Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
– Ну а что невиновному срок отматывать? – подмигнул. – Ищем лазейки, ищем виноватого. Точнее, нашли уже. Теперь адвокаты работают, обвинение. Так что скоро восстановим справедливость, и виновный сядет, а ты выйдешь.
Да, я его понял. Отлично понял. Они нашли козла отпущения, который согласился отмотать за меня срок либо за долги, либо за деньги. Иначе я б не вышел отсюда.
Такое практикуется. Находится нужный человек, готовый сесть, а его семью кормят, оберегают. Либо накосячил и, чтоб выжить, садится. Лучше так, чем червей кормить.
– Так что ты тут держись, Бешеный. Недолго уже осталось. Если что нужно, скажешь – для тебя все достанут.
Я кивнул, все еще продолжая держаться за край стола. В свободу пока особо верить не хотелось. Боялся сильно. Если не прокатит, то надежда-сука потом задавит меня петлей разочарования.
– Ну, давай. Пошел я.
Обнял, хлопнул по спине. А я удержал за плечо. Спросить хочу и не могу. Он сам понял. Наверное, взгляд у меня был, как у бродячей собаки, которая сама ушла из дома и теперь растерянно скулила в клетке питомника. Злая и дикая, ощетинившаяся, голодная, с мечтой вернуться домой… только цепь на ней железная, и не знает, примут ли ее обратно когда-нибудь, даже если сорвется с цепи этой и домой прибежит.
– Ждет она тебя. Каждый день ждет. Давай, возвращайся – у тебя сын родился, Руслан. Тяжело ей троих одной. Мы помогаем, конечно, но им всем отец нужен. Сильная она у тебя… верная.
Я судорожно сглотнул и сильнее пальцами его плечо сдавил.
– Сын?
– Да – сын. Глупостей за это время не наделай. Сиди, как в карантине, и не дергайся. Скоро гость здесь появится. В руках себя держи.
Он ушел, а я еще долго смотрел в пустоту. Что-то внутри перевернулось, глаза закрыл, хмурясь, стискивая челюсти. И я сломался. Вот в этот самый момент. Не могу больше! Да, я слабак! Я просто тряпка, но я уже без нее загибаюсь. Голос слышать хочу, письма пожирать, вернуться к ней. Любить хочу. Смеяться. Человеком хочу быть. Плохо мне, бл***ь. Так плохо, что самому стыдно признаться.
Смысл снова появился. Через какие-то секунды заорал, и в камеру ворвалась охрана, а я ору и улыбаюсь, как идиот. Меня заткнуть пытаются, а мне по фиг. Меня прет от счастья. В итоге в карцер затолкали, а я и там улыбался, как псих невменяемый. И нежность щемила. До боли, до полной потери контроля.
«Ждет она тебя».
Можно сказать «любит», «скучает», «тоскует», но все это ничто в сравнении с «ждет». В этом слове намного больше. Оно настолько глубокое, емкое, что и добавить нечего. И я сам начал ждать. Надежда появилась. Слабая и хрупкая. Невесомая и прозрачная. Надежда, что все может быть хорошо у нас.
Меня ненависть отпустила, злость ушла.
А потом Лешаков появился. Гость тот самый. Есть в жизни справедливость. Суку к нам перевели. Вот и свиделись. Обрюзгший, зашуганный и жалкий. Меня увидел – чуть штаны со страху не испачкал. И не зря – приговор у меня в глазах прочел.
Мне не пришлось его… Он сам. Вены порезал заточкой. И суток не пробыл здесь. Страх оказался страшнее смерти. Или совесть замучила, а может, сломался окончательно. Таких, как он, падение крошит на осколки. Слишком много власти, а потом слишком низко пал. Из князей в самую грязь, когда каждая шестерка харкнет в тебя или пнет носком сапога. Когда парашу чистить заставляют и в ногах у простых мужиков ползать. И ломают. Каждый день беспрерывно ломают. Из человека в животное. Оно ведь внутри живет. У каждого разное. У кого-то хищник благородный, а в ком-то шакал трусливый. Только в Лешакове насекомое спряталось, мерзкое, отвратительное, которое и раздавить противно. От хруста стошнить может. Но я бы суку давил. Я бы его душил и рвал зубами. Только не дали мне. Может, оно и правильно. Не вышел бы я тогда оттуда. Сел бы за паскуду еще на пятнадцать.
Его труп вынесли с камеры под улюлюканье зэков, а я жалел, что не сам его.
А потом понял, что его за меня. Заказ с воли пришел – убрать. От кого? Никто и не знал. А если знали, то молчали. Да я и сам мог догадаться.
Ее письмо получил через месяц и впервые открыл. Руки дрожали, как у наркомана, и ломало зверски. Первое слово увидел и глаза закрыл. Больно читать.
Я его затер до дыр. Затрепал. Перечитывал и перечитывал. Как ненормальный.
На ладошки обведенные смотрел, свою руку прикладывал. Сравнивал. Прятал его под матрац и снова доставал. Она писала так, будто не прошло почти два года. Будто я на каждое письмо отвечал. Будто только вчера расстались. Ни одного упрека. В каждой строчке любовь. Абсолютная. Как непреложная истина.
Простила или нет, не знаю. Прощение – это нечто очень неуловимое. Иногда легко сказать «я прощаю», да проще и не бывает. А вот простить на самом деле невероятно трудно. Осадок внутри остается. Вязкий, тягучий. Или как пятно после химического вещества. Смоешь, а оно все равно там. Потому что въелось. Даже если сверху закрасить – со временем проявится. Вот какое оно, прощение. И я хотел знать, сколько пятен оставил у нее в душе. Смоются ли они когда-нибудь окончательно или будут отравлять ее вечно, даже если примет обратно? Только в письме этого не видно. В глаза смотреть надо. Там все прячется: и боль, и прощение, и приятие. Там и есть окончательный приговор. Не уйду я теперь. Пусть сама прогоняет.
И я ей ответил. Написал:
«Если все еще ждешь… жди, пожалуйста. Я скоро. Сил нет – домой хочу. К тебе, Оксана. Ты только жди».
* * *
Спустя пару месяцев я таки освободился. Кто вместо меня сел, не знаю. Потом сказали – должник Ворона. Деньги семье очень нужны были. Решил себя продать ради родных. Что ж, всякое бывает. Не скажу, чтоб угрызения совести мучали. Каждый знает себе цену. Я же хотел на свободу. Домой хотел. К Оксане. Так сильно хотел, что мне было плевать, кто и как за меня теперь отматывать срок будет.
На улицу вышел, сжимая пакет с барахлом, и мне страшно стало. Говорят, когда человек долго сидит за решеткой, он боится свободы, не знает, что с ней теперь делать. Только ложь все это. Не нужно долго сидеть для того, чтобы воля ворвалась в легкие и мешала дышать, сбивала все мысли. Достаточно, чтоб тебя заперли даже на сутки, и уже потом мир иным кажется. Я вышел отсюда другим человеком. Только сейчас это понял. Смотрел на прохожих, на небо, на проезжающие машины и понимал, что другой я. Ценности в жизни поменялись, приоритеты сдвинулись, смысл изменился. Я стою у дороги и понимаю, что счастья хочу. Жить хочу. Терять больше нельзя. Никого.
Ей звонить боялся. Увидеть хотел сначала. В те самые глаза посмотреть и понять, есть ли оно – это счастье, и только тогда наконец-то сделать первый вздох свободы. У каждого она своя. У кого-то в одиночестве, а у кого-то в чьих-то глазах. И я, как идиот, просто пришел к ее дому и ждал, когда выйдет. Увидел и чуть с ума не сошел. И страх опять появился. Да, у меня, у взрослого мужика, который и сам убивал и смерть видел, появился страх подойти к ней. Имею ли право? Кто я для них сейчас? Может быть, писать – это одно, а вот так воочию принять… После всего, что натворил.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
