Книга Нас не существует - Татьяна Зингер

Она очнулась, словно вытолкнутая из кокона. Глотнула воздуха, ошалело осмотрелась. Так, наверное, чувствует себя тонущий. Вода обволакивает тело, заполняет ноздри и легкие, и вдруг – на миг – человек выныривает наружу. И ему открываются запахи, глаза слепит солнце, появляется дыхание. У него есть секунда-другая для спасения перед тем, как пойти на дно. И Наташа твердо решила воспользоваться этой секундой.

Она поняла одно: эта потеря принадлежит только ей и никому иному. Родственникам жалко Кира, они переживают за Наташу, но по-настоящему не поймут, как ей тяжело, как она винит себя, как много значил для нее Кир. Правильно сказал Лютый: по духам не тоскуют. И она не должна. Точнее – должна, но сама, не мешая и не показывая, что ей необходима поддержка. Иначе перепуганная семья будет безвылазно сидеть возле ее постели.

– Мам, ты чего? Все хорошо, – повторила Наташа громче, вылезая из-под одеяла, в которое укуталась, и принимая боевой вид.

– Ты потеряла друга, мне бабушка рассказала… А ты… нормальная.

Мама выглядела непонимающей и обиженной.

– Да, потеряла, – согласилась Наташа, мысленно прокляв себя за трехдневное помутнение рассудка; лучше бы не болтала о смерти Кира. – Но я уже не переживаю… Не так сильно.

В спальню просунулось лицо папы. Он ободряюще улыбнулся, но Наташа скривилась.

– Вы целую делегацию собрали? Всей семьей приехали? Кстати, папа, забери планшет. Он пылится зазря.

Она указала на ящик стола. Отец загоготал.

– Нет уж, лапочка, игрушка твоя. Можешь хоть колбасу на нем резать. Дамы, оставьте нас наедине. Я хочу помириться с неугомонной дочерью, коль она не в депрессии.

– Нет! – воскликнула Наташа. Общаться с ним она была не намерена. Ничего нового он ей не скажет.

Между тем отец осторожно, под локоток, выпроводил маму, сладко улыбнулся бабушке и закрыл дверь. Девушка забилась в угол и ощерилась как кошка, готовая шипеть на обидчика.

– Уйди.

Папа садиться не стал, отошел к окну, провел по подоконнику пальцем и начал пристально рассматривать пыль на подушечке.

– Наталья, я долго гадал, как к тебе подступиться. Извинений ты не принимаешь, обещаниям не веришь. А потом я догадался: ты вся в меня.

– Глупости, – буркнула Наташа, насупившись.

Не похожа она на отца. Он плохой, он их бросил; она бы в жизни так не поступила!

– Не перебивай. Ты такая же, как я, а значит, для тебя нет ничего дороже правды. Мне тоже безразличны чьи-то рассказы, если они не подкреплены фактами. Придется объясняться честно, тем более ты взрослая. Да, я вас бросил.

Наташа задохнулась от возмущения.

– Я встретил другую женщину и обезумел от любви. Ты вряд ли понимаешь, каково это, когда не представляешь жизни без человека и несешься к нему, чтобы провести вместе любую свободную минутку. Но обманывать вас со Светой я тоже не мог, поэтому собрал вещи и ушел к той, которую любил. Ты помнишь, что мы с моей второй женой скоро расстались?

Наташа, у которой на глазах выступили слезы, не ответила. Все она понимала, абсолютно все…

– Но ты не догадываешься почему, – продолжил папа, доставая из кармана коричневый кожаный кошелек и подбросив его к потолку. – Я пропадал без вас. Эйфория от свиданий пропала. Мне не хватало улыбок твоей мамы, ее пения, твоей смешной болтовни. Я попробовал вернуться к Свете – она подтвердит, если спросишь, – но та выгнала меня и была права. Наталья, если бы тебя попросили больше не появляться, ты бы продолжила навязываться или перестала?

– Перестала бы, – сказала Наташа без раздумий, – но ты сдался слишком быстро. Раз мы такие драгоценные, что ж ты после единственного отказа сбежал? Разумеется, мама не поддалась на твои уловки; однажды ты ее обманул. Но, может, попытайся ты получше…

– Мне отказали, и я не собирался унижаться – не тот характер. Впрочем, я попробовал еще разок. И теперь уже попробовал осознанно, поняв, кто мне действительно необходим. И мама простила меня… Но ты выросла именной такой, какой надо. Упертая девчонка! – папа сказал это с гордостью. – Тебя не задобрить подарками, не убедить. Но фактам ты поверишь. Гляди.

Он вынул из кошелька свернутый тетрадный листок и передал Наташе. Та развернула его; он протерся, сгибы кое-где прорвались. На листике акварельный рисунок: неуклюжий пузатый человечек, ручки-ножки из палочек, цветочки, кривое желтое солнышко в уголке.

«Любимому папочке» – было приписано снизу корявым детским почерком. Наташа помнила, что рисовала отцу рисунки, но он не хвалил ее за них, не радовался, как мама, а спокойно принимал и куда-то убирал. Когда родители развелись, Наташа додумалась: он их без сожаления выкидывал. Тогда она смертельно обиделась.

– Я всегда ношу его с собой. Ты можешь засомневаться, а не нашел ли я его у Светы и не прикарманил, чтобы задобрить тебя. Но клянусь! Он лежал у меня все эти годы. Я очень люблю вас.

– Ты вечно поздравлял меня с днем рождения не в тот день, – буркнула Наташа, возвращая отцу рисунок. На мгновение он заставил ее усомниться, но не более того. – Да если бы день. По пять раз в году! Ты не помнил какую-то ерундовую дату! Какая тут любовь?

– Я до сих пор не помню. – Отец бережно убрал листок обратно. – Не в числах счастье. Но я помню твои первые шаги и то, как ты уделала всех в детском саду на конкурсе талантов. И что ты обожала ванильное мороженое. И когда тебе понадобится помощь – я лоб расшибу, но сделаю все. Пусть я дерева не посадил и дом не построил, да и с сыном не сложилось, но дочь я выращу по всем правилам.

Дерева не посадил, дом не построил…

Наташу осенило, как вынырнуть из того океана отчаяния, в котором она тонула последние дни. Но одной не справиться, а раз папа предложил сам…

– Мне сейчас нужна. – Наташа ухмыльнулась.

Отец изумленно поднял бровь.

– Как-то слишком быстро для человека, который знать меня не желал час назад.

– Я не желаю и сейчас, но раз ты предлагаешь… На тебя можно положиться?

– Честное пионерское, – он оперся о подоконник. – Ну, слушаю твою просьбу. Чего надобно, золотая рыбка?

– Обещай никому не говорить. Ни слова. Понял?

Наташа понимала, что общается с отцом как со сверстником, излишне вольно и грубо (с мамой бы она так не сумела, да мама бы и не позволила), но в ней окончательно пропала робость перед ним, зато появилась небывалая наглость. Старая рана от детских обид закровоточила с новой силой.

Папа шутливо приложил ладонь к груди.