Многие женщины переживают этот период довольно спокойно — точно так же, как и многие подростки спокойно переживают период переходного возраста. Но другим приходится бороться с меланхолией и раздражительностью. Такие женщины видят в своем состоянии зеркальное отражение состояния детей-подростков, фертильный период в жизни которых только начинается. (В ряде серьезных исследований, проведенных в последние годы, говорится, что риск депрессии в период предменопаузы удваивается, а то и учетверяется — в зависимости от количества опрошенных.)
К счастью, Гейл с радостью наблюдает за расцветом своих дочерей. Это своеобразная компенсация, а не повод для сожалений.
— Мне страшно приятно смотреть, как они из девочек превращаются в женщин, — говорит Гейл. — Их сексуальность меня совсем не беспокоит. Меня беспокоит близость смерти. Я часто думаю: господи, какая же я старая!
Гейл не старая. Ей всего пятьдесят три года. Она указывает мне на гостиную, где сидит Ева. Гейл родила ее в тридцать восемь лет.
— Я смотрю на нее, — говорит она, — и думаю: «А я была в ее возрасте почти сорок лет назад!»
Сожаления порой принимают очень странный вид. Иногда они проявляются как сомнения в себе. Человек начинает переживать, что не сделал хорошей карьеры, неправильно построил жизнь, выбрал не того супруга. Само присутствие в доме подростков, обладающих огромным потенциалом, становится источником сожалений. Перед ними вся жизнь, а собственная жизнь уже близится к закату. («Мои девочки должны сделать собственный выбор», — говорила мне Гейл.)
Но иногда эти сожаления принимают форму сомнений в правильности данного детям воспитания — то есть в своих родительских способностях.
Такие сожаления могут быть тонкими. Порой они касаются вовсе не сознательно сделанного выбора. Самую острую боль нам причиняет то, чего мы не смогли сделать, ошибки, замеченные нашими детьми, или дурные привычки, которых мы не смогли скрыть и которые теперь либо присущи нашим детям, либо вызывают с их стороны агрессивное неприятие.
Дети становятся свидетелями нашего самого постыдного поведения и самых серьезных ошибок. Большинство родителей абсолютно точно смогут рассказать вам об этом, потому что боль от этих привычек и инцидентов не проходит.
Еще больше усугубляет ситуацию резкий и категоричный взгляд подростков на родительские ошибки и промахи. Подростки вырабатывают особую тактику отталкивания родителей. Они отличают себя от родителей («Я не буду таким, как ты»), то есть «индивидуализируются», как говорят психологи. Подростки отлично умеют превращать свой взгляд на мир в оружие и причинять боль точно рассчитанными замечаниями и наблюдениями.
Саманта рассказала, как умело мучает ее словами Каллиопа. Она частенько замечает, что Саманта превращается в ее собственную мать, бабушку Каллиопы. А Саманта менее всего хочет походить на мать, потому что считает ее холодной и бесчувственной женщиной. Во время последней ссоры Каллиопа даже назвала Саманту именем бабушки.
— Я знала, что это удар ниже пояса, — призналась в нашем разговоре Каллиопа.
Самые глубокие родительские сожаления высказал мне Майкл, бывший муж Бет и отец Карла. Должна сказать, что Майкл — не тот человек, которому свойственны истинные сожаления. Он считает себя счастливым человеком. Майкл убежден, что его сыновья чувствуют его добрые намерения. Но когда дети становятся источником проблем, он мысленно возвращается к тем дням, когда они с Бет ссорились из-за развода и он не сумел договориться с ней о совместной опеке.
— Мы боролись в суде, мы ругались дома, — говорит он. — Смысла в этом не было, но я все еще об этом сожалею.
Майкл понимает, что дорого за это заплатил. Особенно ощутимо это в его отношениях со старшей дочерью, Сарой.
— У нас с ней всегда были сложные отношения, — говорит он. — Нам никогда не было комфортно друг с другом.
Он вспоминает случай, произошедший пару лет назад, когда Сара оканчивала школу. На выпускном вечере Майкл увидел сияющую, совершенно взрослую юную женщину, которая окончила прекрасную школу и получила почти полную стипендию на обучение в еще более престижном частном колледже. И это его дочь! Сам он никогда даже не учился в колледже! Но в зале, украшенном яркими воздушными шариками, Майкл почувствовал себя неловко.
— Выпускной вечер закончился, — вспоминает он, — и возник вопрос: куда поедем? И ответ был очень прост: все едем к маме.
Майкл делает жест от себя к воображаемой маме.
— Я был там, при полном параде, и думал: я тоже могу поехать со всеми, но так и не решился. Я ощущал некую… беспомощность. А ведь она и моя дочь тоже.
Майклу явно тяжело отстраниться от той ситуации. Он с трудом говорит об этом.
— Я не чувствовал себя частью всего происходящего, — говорит он. Лицо его мрачнеет, но потом он берет себя в руки. — Я не был частью их жизни.
Когда Карл злится на отца, пытается защититься или просто проявляет подростковую жестокость, он говорит: «Сара не хочет тебя видеть. Она тебя не любит».
— Когда он хочет сделать мне больно, — говорит Майкл, — то именно с этого и начинает.
Порой конфликты с сыном становятся просто невыносимыми.
— Это все равно, что поссориться с лучшим другом, который почему-то превратился в злодея, — говорит Майкл. — А потом сидишь и думаешь: то, что он сказал, правда? Или неправда?
И порой Майклу кажется, что сын говорит правду.
— Иногда я даже плачу из-за него, — признается Майкл.
Выводы
Средняя и младшая дочери Гейл очень общительны и спокойны. Им семнадцать и четырнадцать лет. Да, порой они становятся невыносимы, но в них явственно чувствуется любовь к маме. Утром они тихо сновали по кухне, без всяких жалоб и конфликтов выполняя свои утренние обязанности.
А еще у Гейл есть Мэй. Мэй сидела с нами на кухне. Мэй — очаровательная девушка, настоящая роза, как и ее сестры. Но атмосфера вокруг нее буквально вибрирует. Я чувствовала в ней определенную напряженность и беспокойство, словно она уже знает, как тяжела будет ожидающая ее дорога.
Честно говоря, мне всегда нравились такие девочки. Я всегда с симпатией отношусь в детям, которые заранее предчувствуют жизненные трудности. Я сама была такой.
— Я пойду?
Мэй поворачивается к маме спиной. Она, как и ее сестры, в майке. В носу у нее блестит сережка. Мама ее не отпускает.
Мэй всегда была другой. Гейл чувствовала ее тревожность еще в пять лет. В пятом классе, когда в школе начинают формироваться группировки, у Мэй произошел конфликт с лучшей подругой, дочерью Саманты, Каллиопой. И Гейл не удалось разрешить эту ситуацию.
— Мэй почувствовала, что Каллиопа злится на нее, но не понимала, за что, — вспоминает Гейл. — Она собиралась пойти к ней и спросить, что не так. Я посоветовала ей этого не делать.
