Спешить на это свидание после всего того, что было, после всех мучений и горя, спешить в объятия своего возлюбленного – и найти его в таком состоянии!
Она чувствовала себя оскорбленной до глубины души.
Как жаждала она прикосновения этих властных сильных рук, опора которых казалась ей спасением от всех бед, верной защитой от превратностей судьбы…
И вот теперь он держал ее в своих объятиях, и она не испытывала ничего, кроме гнева, недоверия и отчаяния.
Эти губы, которые некогда прижимались к ее губам, которые шептали ей дивные слова любви, которым она разрешала прикасаться к своей шее в том интимном поцелуе, который освещается только истинной любовью, возвышающей даже страсть, эти губы только что нанесли ей своим поцелуем неизгладимое оскорбление. Она машинально поднесла руку к шее, словно хотела стереть следы этого поцелуя.
Жюльен следил за ней с недовольным видом.
Он не успел напиться как следует к моменту прихода Сары; потрясение, которое вызвало в его душе ее появление, временно отрезвило его, но теперь, находясь под гипнозом ее красоты, он внезапно перешел от игривого к опасному чувственному возбуждению.
Они померились взглядами, как враги: она – неподвижно застыв на своем месте, он – полулежа на мягких подушках, она – с чувством горечи и унижения, он – с хладнокровной решительностью дикаря, который не желает выпускать из рук добычи.
Как только она направилась к выходу, он вскочил на ноги и с легкостью, которую трудно было ожидать от такого отяжелевшего человека, преградил ей дорогу.
– Вы пришли ко мне, потому что вам этого захотелось, – хрипло сказал он, – теперь останетесь, потому что этого хочется мне.
Сара посмотрела на него и не узнала его; его глаза дико блуждали, он нелепо размахивал руками, а на губах была все та же отвратительная, злая усмешка.
Сарой снова овладело бешенство, от которого она чуть не задохнулась.
– Что вы за человек, во что вы превратились? – крикнула она ему в лицо. – Вы позволяете себе так обращаться со мной, вы…
Жюльен изумленно взглянул на нее, высоко подняв свои темные брови, которые казались еще темнее по сравнению с его белокурыми волосами, и пожал плечами с видом человека, который ничего не понимает.
– Разве я обращаюсь с вами не так, как вы бы этого хотели? Неужели? – сказал он небрежно. – Вы сами разыскали меня – я не искал ничего, кроме свободы, – вы явились! Так почему же мне не… как вы думаете… почему бы мне не…
Он грубо схватил ее за руку.
– Зачем вы дурачите меня, Сюзетта, зачем мы понапрасну тратили время на сантименты? Очевидно, я вам нравлюсь, иначе вы бы не пришли, а когда я думаю о прошлом, то говорю себе, что вы дивно умели играть в любовь и со мной, и с Кэртоном. Кэртон сошел с дороги. Если вам не приелись старые мотивы, то свобода здешних нравов будет нам благоприятствовать в этом отношении. Что вы об этом думаете?
Он снова засмеялся.
– Да, черт возьми, вы, вероятно, заметили Лулу? Не беспокойтесь, я вышвырну ее в одну минуту, если только…
Саре удалось наконец вырвать свою руку, и она с ужасом смотрела на Жюльена.
Что он – пьян, или сошел с ума, или просто испорчен до мозга костей? Может быть, он всегда был таким и умышленно вводил ее в заблуждение раньше?
Он бросился перед ней на колени и обхватил руками ее талию. Его хриплый, заикающийся голос казался пародией прежнего.
– Красавица моя, красавица, что бы там ни было… я опять с вами… не надо этой холодности, этого официального тона… вы ревнуете… я тоже ревновал к Кэртону… ревность до добра не доводит.
Она опять вырвалась из его объятий и толкнула его так сильно, что он на мгновение потерял равновесие; при его новой попытке приблизиться она стремительно отскочила в сторону; глаза ее наполнились слезами, она чувствовала по отношению к нему только ненависть и презрение.
– Не смейте прикасаться ко мне, – прошептала она одними губами, но так отчетливо, что каждый звук ее голоса долетал до Жюльена, оставляя в нем неизгладимое впечатление.
– Ради вас я столько выстрадала! Ради вас я сидела в тюрьме, и только моя любовь к вам спасла меня от смерти. Ради вас, ради такого низкого человека – вот в чем ужас и унижение! Я жалею теперь, что Шарль Кэртон не был моим любовником; этот, по крайней мере, любил меня по-настоящему, а не так подло и низменно, как вы. Я готова полюбить кого угодно, только бы заглушить в себе мою любовь к вам. Я пришла к вам, чтобы снова скрепить узы любви, расторгнутые, как я думала, только временем. Я верила, что время бессильно убить любовь, ее убивает только подлость. Любовь выше всех испытаний, кроме этого последнего ужасного испытания – обнаружения душевной низости в любимом человеке. Я ухожу! И молю бога, чтобы мы никогда больше не встретились, чтобы я никогда не слышала вашего имени, чтобы вы раз и навсегда были изъяты из моей жизни и из моего сердца!
Она исчезла за тяжелой портьерой, и звуки ее шагов замерли в отдалении.
Глава 26
Живя, чувствуешь, что одновременно и живешь и умираешь.
Стендаль
Существует такой предел страданий, когда человек как бы раздваивается: отчаяние, которое разрывает на части сердце, не проявляется никаким внешним образом.
Франсуа не заметил перемены ни в выражении лица, ни в звуках голоса Сары.
Гак, которая, вопреки приказанию, все-таки дождалась возвращения своей госпожи, констатировала только утомление последней, что ее нисколько не удивило; Сара казалась спокойной и только, очевидно, была не в настроении рассказывать о результатах своего визита.
Но как только Гак вышла из комнаты, она заперла дверь на ключ, подошла к окошку и подняла жалюзи.
Конец!
Конец всему!
Она стиснула рукой край подоконника, даже не замечая, что ей больно; физические страдания не имели над ней власти.
То, что она пережила, имело для нее слишком большое значение, от этого зависела вся ее дальнейшая судьба.
Какой ужасный кошмар, как все нелепо и жестоко! Это вторая роковая ошибка в ее жизни!
Верить тому, кому не следует верить, давать там, где твои дары не ценятся! Какое безумие!
Неужели возможны подобные вещи? Неужели мужчины грубо набрасываются на женщин и оскорбляют их не только в романах, но и в действительной жизни?
Да, это так, с ней случилось нечто подобное!
Как трудно предвидеть, что влияет на поступки человека! Жюльен проникся убеждением, что она любила Шарля Кэртона, и это опрометчивое убеждение, которое опровергалось и ее любовью к нему, и тем доверием, которое всегда существовало между ними, и страданиями, которые претерпела ради него Сара, он легкомысленно бросил на весы рядом с годом ее одиночного заключения и нашел, что оно все-таки перетягивает.
