СЕРЕГА
Лера второй раз меня предала, когда моя мать помирала. Мне было два месяца ни до чего, я дежурил у материной постели, и Лера мне не ответила по мобильному – раз, еще раз. Звонил непрерывно по городскому и по мобильному. Через три дня получил СМСку: Сергей, не звони. Подхожу – мать не дышит. Успела нас разлучить, как всегда и хотела. Лежала с улыбкой, а я головою бился о стенку, и все удивлялись моей сыновней любви.
Я
Ну вот - сорвалось. Облом. Да, трудно быть богом. Хотела отдать Сереге Леру как некую гурию. Надолго, если не насовсем. А Лера на это что скажет? она скажет – фигушки, я отсыплюсь. И не фига ныть, скулить: мать у меня умерла… мать у всех умерла. И снова на мне Серега висит заместо креста. А у меня еще Паша, Даша и Оля. Сережины дети... десант, блин, в светлое будущее (Олю никто не думает сбрасывать со счетов).
ДАША
Мы в деревне. У нас уже несколько изб. Алеша с семьею живет пониже, на спуске. Таня с Юрой и Настей совсем внизу. Мы в прежней крайней избе, глядящей окнами в поле. Дяде Вите так нравится – точно он вырос здесь. Мамай степенный, хозяйственный, на себя непохожий. А мы родились от ангела, и в памяти полный провал. Быть, не быть – не вопрос. Быть, пока не прогонят. Кругом клубится родное. Я могу подождать.
КАТЯ
Он живет у Леокадии. Через овраг. (Кто?) Олег!! (Злой гений вашей семьи.) Не уверена. У Леокадии сад… у нас же одна береза. (Зато какая!) У Леокадии всё в ситцах… у ней гераньки. (И у тебя всё в ситцах. И у тебя гераньки.) У Леокадии муж лох. (И у тебя был лох.) Был, да весь вышел… раньше еще, чем ушел. (Ну, это дело такое… вроде бессонницы. Если внушишь неуверенность – будет тебе неуверенность.) У Леокадии родят яблони… у нас еще только привиты. (Зато ты сама родила вона сколько. Пустую деревню ты почитай заселила.) У Леокадии деньги. (Как у Спаса в Чигирях мужики богатые. Неча в чужом кармане считать. Олю гляди… ей пятнадцать.) Мне бы себя доглядеть. (Грехи наши тяжкие.)
Я
Ненавижу его. Хочу убрать. Но как это сделать в деревне, где небо лежит надежным покровом на крышах с оборванным толем? А Оля повадилась через овраг к Валентину и Ане – они с детьми приехали из Германии, ненадолго. Господи, как всё сошлось! и гроза что ни день то ходит. И Оля похожа на Лизу один к одному.
КАТЯ
Оля ушла во Вражки - а Леокадия к нам. Ищет Олега. (Обе ищут Олега.) Гроза захаживает. Нет, Леокадия, Вы посидите… куда же – глядя на дождь. Не слушает, берет зонт. (Гремит вблизи.) И тут ка-ак ударило! и полыхнуло там, за оврагом, навстречу ливню. (Так иногда при сильном ветре костер под дождем разгорится.) Я еле вымолвила: Олег! а они услыхали: Оля! Алеша кричит с чердака: горит заколоченная изба на выезде. Аня звонит мне на мобильный: Оля у нас! мы ее не пускаем… она плетет какую-то чушь… говорит – там Олег, в горящей избе, и рвется к нему… а изба полыхает как свечка. (Ай да я! ай да сукина дочка!)
ОЛЕГ
Я оторвал неделю назад пару досок в сенной пристройке за брошенным домом. Пролез сквозь трухлявое сено – его было много. Дверь в хлев открылась легко. Прятался как мальчишка в прохладной чужой избе от доставшей меня Леокадии. Показал вчера свое убежище Оле – так, ради игры. Полоумная тетка-авторша меня долбанула точечным точным ударом точно Дудаева. Сено вспыхнуло… я сквозь огонь не пробился… ставни были закрыты – не выломать. И виденье чужой ранней юности со мной улетело как дым.
Я
Бывают такие люди, что с ними рядом страшно стоять: боюсь, что их гром разразит, и меня заодно.
АЛЕША
Мы персонажи рехнувшейся авторши. Каково нам? Черт знает что натворила и еще упорствует, дрянь.
ВАДИМ
Молодое выживет, молодое выздоровеет, молодое выдержит, освоит. В вузах нет сейчас середины: преподают старики и зеленая молодежь, которой специально доплачивают. Старики сердятся – учить эту молодежь приходится им. Но о справедливости никто не думает. Делают как получается. Старики перейти никуда не могут и уйти на пенсию тоже не могут. Их маленькая зарплата рассматривается как прибавка к пенсии. На них же всё и взваливают – на молодых боятся: того гляди уйдет. Я – пенсионер младшего возраста – рад и счастлив. Мы с Марией полностью объединили свои нехитрые финансы. Она работает дома на телефоне: какие-то социальные опросы. Вредный вздор. Но Мария – корректор советских времен - закалена абсурдом. Ложась на любой галс, справляется с креном. Поздно вечером заканчивает свои обзвоны, мы смотрим вдвоем в один телевизор, с жаркими комментариями, с незначительными разногласьями. Мария шибко православная, я по-прежнему демократ. Сходимся на бесконечности. За полночь расползаеемся по своим комнатам. У меня пока лучшая, большая, фонарь. Но английский замок у Марии я снял, сославшись на то, что ее однажды хватит удар, и я не смогу придти на помощь. Мария замкнулась на меня и неглижирует обязанностями, как обычно. Горбатого могила правит.
Я
А может, мне оставить попеченье? оставить их всех в покое? они давно ожили и вышли из-под контроля. Вижу отдельные мгновенья их жизни, будто озаренные сполохами. Истолковываю как умею, а еще, в ограниченности своей, дерзаю казнить и миловать. Укокошу, потом думаю: можно было и не мочить. Получается: вчера я покончил с собою, а сегодня о том пожалел.
ДАША
Что бы у нас ни творилось, какая бы каша ни заварилась – люблю удивленной любовью Мамая. В ней до фига жизненных сил. Даже когда она просто живет для себя, с нее переходит, перетекает. Если она отнимает, изо рта вынимает, то – отдавай: она вожак стаи… с тем выросли.
Я
Законы сохраненья суровы. Одна неуравновешенная дама, стоя вместе со мной перед закрытым шлагбаумом, сделала замечанье, которое далее развиваю и осмысливаю. Природа не просто отдыхает на детях. Зарвавшийся вперед человек согласно правилу устойчивости средних расходует лимит энергии не только последующих поколений, но и предшествующих – закон имеет обратную силу. Пассионарная Мария, при Робеспьере плясавшая бы под гильотиной, разве не забрала в долг жизненную силу, причитавшуюся Сереже? Четверо удачных Марииных внуков разве не произвели перерасход общесемейных энергетических ресурсов? не прихватили отцовский пай? не исчерпали Сережин потенциал? Так арыки разбирают воду Амударьи, не дав ей дойти до Аральского моря. Катя, забросившая чепец через мельницу, не обрекла ли своих детей на бесконечные комплексы (как и Жорж Санд)? А рожденье Митьки – вторая попытка вторженья высших сил в судьбы этой ветви зааркановского семейства (первая, почитай, была предпринята у проходной элитного дома) – не повод ли для высших сил обделить Алешу? дать попрать его как ступень к дальнейшему восхожденью? Кто может – делает нечто тонкое. Кто не может – тот говорит: я пас – и передает свой ход дальше. Реализует себя в отцовстве-материнстве. Упустивши и эту возможность - уходит в небытие. Приговор обжалованью не подлежит.
ВАДИМ
Но нет, тогда б не мог и мир существовать. Никто б не стал заботиться о нуждах низкой жизни, все предались бы вольному искусству. Эйфелева башня – это тонкое?
