– Но, увы, еще скверные новости.
– Сквернее?
– То золото, что ты ссудил Антонио, было моим. Оно тоже причитается.
– А, я вижу, и тебе подфартило, Тубал, – произнес Шайлок, протыкая пальцем дыру в небе. – Сколько сочувствия прольет на тебя жена, когда ты ей расскажешь, с каким трудом пришлось тебе сдерживать улыбку, когда ты говорил мне, что мне шандец. У меня были друзья получше, Тубал.
* * *
– Ты был прав, – произнес мавр. – Они и впрямь хотят начать священную войну. Крестовый поход, на коем наживутся.
– Так ты заковал Яго в цепи и пытал его, пока он не сознался? – Я стоял на стуле в комнате военных советов, а портной размечал обмылком мой новый шутовской костюм. Тот оказался слишком для меня велик. – Отлично поработал, Отелло.
– У меня нет доказательства, что Яго к этому причастен.
– Кроме того, что он, блядь, мне сам рассказал, только потому, что думал, будто меня сейчас убьют.
– Ты не всегда надежен, малыш. Питье и горе могут затуманить рассудок человека.
– Тогда откуда ты знаешь?
– Мой флот на юге остановил одно судно Антонио, шедшее курсом на Александрию. Оно по самые леера было загружено громадными брусьями французского и английского дуба. Лоцман признался, что груз предназначен генералу мамелюков.
– Растопка? Подмостки? Офигенски огромный деревянный сфинкс? Египтяне любят своих клятых сфинксов – это львы с девчонскими мордашками и сиськами. Вкусы дегенеративные, если тебе интересно мое мнение, но… – Я мысленно обозрел собственный опыт совокуплений с мифическими существами и пересмотрел скоропалительное осуждение египетских сфинксоебов. – Так лес этот для?..
– Дуб – для строительства осадных машин – катапульт, баллист и фрондибол. Для таких крепких устройств в Египте нет подходящего дерева – да и у мусульман леса вообще не очень водятся. Антонио продает стройматериалы мусульманам для создания оружия к войне, в которую венецианцы надеются втянуть христиан. Чтоб христиане ее и начали.
Я посмотрел сверху на лысину портного, затем на мавра.
– А не стоит ли нам, быть может, чуть затруднить работу лазутчиков под твоим командованием?
– Он не говорит на этом языке.
– Понятно. – Портному же я сказал: – Оставь, портной, побольше припуска вокруг гульфика, мне нужно там больше места для расширенья, когда твоя дочка начнет полировать коренья всему полку.
Портной быстро глянул на меня снизу вверх и вернулся к работе – чиркал мылом и закалывал булавками. Мавр вздел бровь, словно бы говоря: «Ну?»
– Он либо не понимает, либо смирился с тем, что его дочь потаскуха.
Похоже, тут портной закончил. Улыбнулся, отступил и подал мне знак, чтоб я снимал костюм, – теперь он заберет его с собой и приступит к ушивке. Сложил его и вышел из залы, поклонившись Отелло и ухмыльнувшись мне.
– Значит, священная война начнется все равно, только твой тесть сбросил этот бренный шум[207], да симпатичный шут уцелел в их подлейшей ебатории гнуснейшего пошиба. Война, которая натравит церковь на твой народ, Отелло.
– Я не мусульманин, Карман.
– Ну, ты и не христианин, ешкин дрын, правда же? А все мои знакомые друиды бледней снежинок, поэтому я бы сказал, что ты чуть более засмолен для такого убежденья. И ты ж не иудей, верно? Нет, конечно, у тебя нет желтого колпака. Если только… – Я уставил в мавра стальной, однако любопытствующий взгляд. – Отелло, у тебя есть секретный желтый колпак?
Мавр расхохотался – скорее хриплым кашлем, – потом ответил:
– Нет, шут, в моей философии богам нет места. Смотреть на мир я научился у старого раба, рядом с которым был прикован на галерах. Он с отдаленнейшего Востока был. И научил меня, что коли я страдаю, так и все страдают, а если страдает кто-либо один, то с ним страдаю и я. Мы все – части единого, и в любой миг темная кожа моя соединяет меня со всем на свете, и светлым, и темным, и всё на свете, светлое и темное, – части меня. Поэтому вредить человеку, вообще какому-то существу – это невежество к собственной своей природе, это вред себе и всему остальному. Вот во что я верю.
– Правда? А как это помогало в пиратстве?
– Реальность часто неуступчива. – Он пожал плечами.
– Дык, отлично сказано, мавр! – Тут рассмеялся и я. Видимо, его философия служила ему так же верно, как мне моя, коя до Корделии и после сильно скверного обращения со мной в моем церковном детстве сводилась к тому, что меня безвольно и спотыкуче тащило по жизни свирепым хером. И лишь время от времени я останавливался отвратить несправедливость, спасти терпящего бедствие или пожрать.
– Так твои матросы, значит, потопили корабль Антонио? – уточнил я.
– Нет, сообщили, что очень трудно утопить судно, по мачты груженное высушенным лесом. – Мавр опять сверкнул своей пиратской ухмылкой. – Но говорили, что оно два дня горело до ватерлинии – и еще дымилось на горизонте, когда мои корабли оттуда ушли.
– А ты не думаешь, что дожев совет все трусики на себе в клочья порвет из-за того, что ты потопил венецианское торговое судно?
– А что они скажут? Папа запретил христианским государствам торговать с мамелюками – под угрозой отлучения. Мои корабли выполняли папскую буллу. Спасали души.
– Ну, если это не целая гора утиных мудей, то – пиратство по христианской булле? Джессика будет в восторге.
– Так, теперь что касается твоей части нашей сделки, шут. Ты рассказал девушке о ее суженом, как обещал?
– В некотором смысле – да. Она знает.
– И тебя теперь ненавидит, я полагаю.
– Я не говорил ей, что он был мерзавец, или что убит моей рукой, а вместо этого рассказал, что погиб он, доблестно защищая меня от своих дружков-убийц.
Мавр поразмыслил, искоса глядя на меня, словно в дверь совались своею эспаньолкою сомненья.
– Сдается мне, ты к ней больше расположен, чем готов признать.
– Для этого нет места. Сердце мое полно скорбью по Корделии и жаждой мести. А она – досадное напоминанье о надеждах.
Отелло подошел к креслу у стола и сел. Похоже, чело его вмиг отяготилось бременем гораздо тяжче, нежели командование военным флотом. Он сказал:
– Не понимаю я женщин, Карман. За столько лет на полях брани я научился понимать природу мужчин, но женщина для меня – все та же головоломка. Дездемона загоняет меня в тупик.
– А, стало быть, она марает мавра, так сказать. Я как-то куролесил с одной шлюшкой, так она меня не только в тупик ставила, но разок привязала в подземелье на два дня, голышом, без пищи и питья. В следующий раз, когда она тебя загонит в тупик, попроси веревки не так затягивать.
