Правительственные чиновники никогда не считают необходимым хорошо выглядеть. Им больше по нраву – я говорю «по нраву», а не «по душе», ибо нельзя иметь душу и быть правительственным чиновником, – им больше по нраву бледные, тусклые костюмы, пропитанные нафталином настолько, что, кажется, дотронься, и из рукавов посыплются шарики – и такие жесткие и неудобные, точно шили их не из материи, а из фанеры.
Исключение из этого правила составляют чиновники, претендующие на выборные посты.
Колин Зейшельд будто родился правительственным чиновником, на нем не хватало только бирки с соответствующей надписью.
Наверняка в школе другие дети смеялись над ним – не из-за его уродства, нет, ибо Колин Зейшельд не был уродлив, но из-за его серости, посредственности и ничтожности.
И я также уверен, что мамаша Зейшельд, глядя, как подрастает ее способный – но только до определенного предела – сын, приговаривала ему, отправляя по утрам в школу: «Вот вырастешь, сынок, станешь правительственным чиновником». А когда ее сынок выходил за порог, добавляла про себя, может быть, с некоторой долей печали: «Ведь ни на что другое ты у меня не годен».
Таким был свирфнеблинг, который вошел в наш номер в то солнечное утро, и, надо отметить, своим присутствием он его не украсил.
– Доброе утро, господин Амбрустер, – приветствовал он меня, слегка поклонившись. – Мадемуазель Дюпон.
Когда мы с моей партнершей только начинали работать вместе, у нас возник вопрос о том, в каком порядке наши имена должны идти на официальных документах: «Амбрустер и Дюпон» или «Дюпон и Амбрустер».
Поскольку мы являемся равноправными партнерами, этот вопрос имел первостепенное значение. Франсуаз полагала, что ее имя должно стоять первым, поскольку из нас двоих именно она имеет юридическое образование; но мне удалось убедить ее, что наиболее честным решением будет выстроить имена в алфавитном порядке.
Франсуаз до сих пор смутно подозревает, что я ее где-то обманул.
Колин Зейшельд встал у кресла для посетителей, и ему не хватало только треуголки в левой руке и шпаги в правой, чтобы обратиться в гвардейца, охраняющего императорский трон.
На самом деле он знал, что я лишь жду повода, чтобы выставить его вон, а, сев без приглашения, он дал бы мне прекрасный повод.
Я пару раз поступал так с его предшественником, и, заняв его место, Зейшельд принял твердое решение не повторять его ошибок. Во многом именно благодаря ошибкам своего предшественника Зейшельд смог стать его преемником.
– Утро было добрым, пока не появились вы, – сказал я. – Садитесь.
Да и в самом деле, что уж такое хорошее может произойти, когда к вам заявляются правительственные чиновники. Обычно они притаскивают с собой всякие документы наподобие налоговой декларации, которую вам предстоит заполнить, или, того хуже, ордера на обыск.
Ну а уж если на пороге появляется чиновник, специально прикативший из столицы Республики Эатея, притом чиновник, у которого на пластиковом удостоверении, спрятанном глубоко в кармане пиджака, мелкими буквами написано «служба безопасности», то его, пожалуй, стоит вышвырнуть за дверь, не дожидаясь, пока он подаст для этого повод.
Хотя, с другой стороны, всегда полезно, когда правительственный чиновник тебе чем-то обязан. Даже если он представляет маленькое государство свирфнеблингов. А если Колин Зейшельд посетил нас – это значило, что он станет просить об одолжении.
– Как здоровье вашей супруги? – спросила Франсуаз.
– Спасибо, хорошо, – ответил он, усаживаясь в такой неудобной позе, что оставалось только удивляться, как можно так скособочиться в удобнейшем дорогом кресле, сделанном мастером-дворфом.
– А я уж думал, вы решили начать бракоразводный процесс, – улыбнулся я.
Он счел должным ответить скупой улыбкой.
– Как продвигается история с пророчеством? – спросил он. – Надеюсь, успешно.
Дело продвигалось неуспешно – вернее было бы сказать, что оно и вовсе стояло на месте, но я отнюдь не хотел радовать нашего посетителя.
– Мы почти решили его, – сказал я. – Осталась рутина.
Он понимающе кивнул головой. Франсуаз откинулась на спинку кресла.
– Зачем вы пришли, Колин? – спросила она.
Он улыбнулся, точно это тоже была шутка, на которую он должен был отреагировать соответствующим образом.
Я давно заметил, что, когда люди пытаются начать разговор, который считают для себя неприятным, унизительным или позорным, – они начинают с того, что пытаются сострить или просто улыбнуться.
Произнести шутку для Колина Зейшельда было так же немыслимо, как и произвести впечатление на женщину – я имею в виду благоприятное впечатление, – поэтому он ограничился улыбкой.
Есть такие улыбки, которые отбивают хорошее настроение.
– Господин Амбрустер, – произнес он, подбирая слова так медленно и с таким тщанием, словно не составил свою речь заранее. Он оглушительно хрустнул пальцами. – Вы пользуетесь репутацией – я могу сказать, репутацией вполне заслуженной. О вас известно, что вы можете в срок выполнить порученное вам дело без лишнего шума, не допустив огласки.
– В делах вашего ведомства огласка всегда является лишней, – сказал я.
– Это правда.
Он натужно собирался с мыслями, потом отрывисто произнес:
– Наш разговор записывается?
– Можете быть в этом уверены, – ответила Франсуаз. Он помрачнел:
– То, о чем я собираюсь рассказать, не должно выйти за пределы этой комнаты.
– Тогда молчите, – посоветовал я.
Его ноги напряглись, точно он собирался встать, но передумал и остался в кресле.
– Это очень щекотливое дело, – произнес свирфнеблинг. – Оно касается национальной безопасности.
– Если первая леди не может найти себе трусов подходящего размера и цвета, – сказал я, – это уже считается угрозой для национальной безопасности. Переходите к делу.
– Хорошо. Что вам известно об организации «Свободная Люция»?
Я пожал плечами.
– Это правые экстремисты, – сказал я. – Одно время было модно их поддерживать. Вы финансировали их операции, поставляли им оружие, даже нанимали инструкторов для их боевиков. Я прав?
Он поерзал в кресле, словно его что-то укололо в зад.
– Правительство Республики Эатея никогда не поддерживало организацию «Свободная Люция», – наконец сказал он.
– Когда ваше ведомство поддерживало террористов, – сказала Франсуаз, – это называлось поддерживать великий баланс Добра и Зла. Вы ведь не станете отрицать, что поддерживаете демократию.
– Нет, – с облегчением согласился правительственный лицемер. – Баланс Добра и Зла мы поддерживаем.
– Вот и хорошо, – сказал я. – За последние пять лет ваше правительство выделило «Свободной Люции» – сколько?
