Он отошел к новым посетителям, которые только что сели на другом конце бара. Я взглянул на фото Лили – несколько зернистых точек, составлявших ее лицо. Неужели она связана с этим делом намного больше, чем я думал? Значит, придется снова поговорить с ней, выяснить, почему она соврала мне, почему приехала в Мэн после убийства Теда. Я не надеялся получить ответы на все вопросы, но, по крайней мере, снова увижусь с ней. Чем быстрее, тем лучше. Я откусил чизбургер, который оказался намного вкуснее, чем я ожидал. Жизнь налаживается.
Глава 30
Лили
Отец ерзал и вздыхал всю дорогу из аэропорта «Кеннеди» до Шепога.
– Это же мама, – сказала я. – Все такая же невыносимая.
Отец улыбнулся, но в его влажных глазах читался страх.
– Попробуй, – продолжала я. – Если не выйдет, придумаем что-то другое.
– Я мог бы пожить у тебя, Лил, – сказал он.
Этого я как раз надеялась избежать, конечно, но я просто положила руку ему на колено.
Когда мы перевалили через холмы Коннектикута и выехали на знакомую дорогу, отец притих, глядя в окно. Осеннее буйство красок миновало. Листья на деревьях поблекли. Красный превратился в ржавый, а желтый выцвел. Я завернула к «Монкс-Хаус», и отец сказал:
– Душа в пятки ушла – вот он дом, любимый дом.
Пока мы вытаскивали два громоздких чемодана из багажника, мама вышла из дома, в фартуке, запачканном краской. На губах блестела ярко-красная помада.
– Патриарх вернулся, – произнесла она, словно заученную фразу. Видимо, она тоже волновалась.
– Шэрон, – сказал отец, подняв очки на лоб, чтобы разглядеть ее издали. – Ты ничуть не изменилась. – По-видимому, ничего приятнее он не мог сказать ей, учитывая обстоятельства. Она кивнула и вернулась в дом.
Я помогла отцу распаковать вещи и устроиться в гостевой комнате на первом этаже в задней части дома, затем мы прогулялись по нашим владениям, пока солнце не село.
– Здесь рано темнеет, – сказал отец. – Это я помню.
– Только осенью и зимой, – ответила я. – Не весь год.
– Думаю, завтра возьмусь за грабли.
– Мама будет рада. Она ненавидит сгребать листья.
– Да, помню. Она всегда заставляла меня заниматься этим.
– Тебя или кого-нибудь еще.
– Точно. – Отец потуже затянул шарф на шее, хотя для конца октября было тепло. – Помнишь, когда ты была маленькой, ты любила залезать в кучу листьев?
– Правда? – ответила я.
– Другие дети обычно прыгали на листьях, а ты закапывалась в них. И сидела так часами. Неужели не помнишь?
– Что-то припоминаю.
– Ты была такой необычной девочкой. Пока ты не уткнулась носом в книги, мы думали, что произвели на свет дикую зверушку. Ты почти не улыбалась. Часами ползала по двору. Кричала и мурлыкала, как зверушка. Мы называли тебя лисенком и говорили, что тебя воспитывают люди. Надеюсь, мы не слишком напортачили.
– Да ничего, – сказала я; зарядил дождь. – У меня получилось воссоединить родителей. О чем еще может мечтать дитя развода?
– Но ты ведь не об этом мечтаешь? – сказал отец; мы повернули обратно к дому, уже стемнело, единственный свет шел из кухни.
– Конечно, нет. Я пошутила. Кроме того, вы ведь не собираетесь воссоединяться, надеюсь. А просто поживете вместе. Взаимный паразитизм. Мы ведь так планировали?
– Да, планировали. Мир и покой. Может, напишу еще одну книгу. А может и нет. Хочу дожить свои дни, никому не причиняя вреда. Только на это я и надеюсь.
Ужин прошел хорошо. Мама запекла курицу, и отец не сказал ни слова, хотя курица подгорела. Мы распили одну бутылку вина на троих, а потом отец решил сам убрать со стола и сказал, что будет это делать каждый раз.
– Готовить я не умею, Шэрон, ты знаешь, но я буду рад хоть чем-то помочь.
Мама закатила глаза, но так, чтобы отец не заметил. Он уже убрал со стола, аккуратно сложив посуду у раковины. Мы перешли в гостиную; теперь там стоял телевизор, которого раньше никогда не было в доме. Я заметила это.
– Сериалы смотреть, – сказала мама, когда мы сели с разных сторон потертого дивана. Я думала, мы поговорим об отце, но мама принялась рассказывать утомительные подробности хвалебной статьи о каком-то художнике, давнем ее знакомом.
– Никогда не любила его работы, но, кажется, я ошиблась на его счет, по крайней мере, если верить «Нью-Йорк Таймс».
Я слушала ее и думала, что это безумное соглашение между матерью и отцом может сработать, по крайней мере на какое-то время. Годы разлуки охладили их чувства, так что, по-видимому, они смогут ужиться. Их обоюдная неприязнь не настолько сильна, чтобы ранить друг друга.
Я уехала на следующий день после завтрака. Торопиться было некуда, у Хартфорда я повернула на север, чтобы проехать через Пайониер-Велли до шоссе 2 и вернуться в Винслоу более живописной дорогой. Осень – мое любимое время года, шумливый ветер носит мертвые листья, дома украшены к Хэллоуину. Неделю назад я узнала о смерти Теда Северсона, а теперь эта мрачная глава моей жизни осталась в прошлом. Миранда и Брэд исчезли, и мне все сошло с рук. Я больше не волновалась, что меня поймают. Я чувствовала себя абсолютно спокойной и полной сил. Мне даже понравилось общаться с родителями.
Убийства произвели много шума; до меня дошли слухи, что Кенневик осадили репортеры, которые пытались распутать дело о богатой молодой паре, убитой с разницей в неделю. Брэда Даггета не нашли – и никогда не найдут. Если обнаружили пикап, в новости это не попало. Брэд убил Теда и Миранду, судмедэксперт подтвердит это. А он уже никогда не расскажет правду.
Я вспомнила, что отец сказал накануне – что он никому не хочет причинять зла. Может, мне тоже поставить перед собой такую цель? После убийства Чета я желала именно этого, как и после убийства Эрика в Лондоне. Теперь я чувствовала то же самое. Конечно, я не сожалела о том, что сделала. Миранда и Эрик причинили мне боль. Чет собирался использовать меня, а Брэд – хотя лично мне он ничего плохого не сделал – убил невиновного человека. Скорее всего, я совершила ошибку, когда впустила Теда Северсона в свою жизнь. За последние несколько недель я пошла на чудовищный риск, и мне повезло «выйти сухой из воды». Но теперь все кончено. Буду жить тихо и не позволю больше никому причинять мне боль. Жизнь превратится в выживание, скрашенное уверенностью – как в ту ночь на лугу, когда звезды омывали меня своим светом – в том, что я особенная, что я родилась с другой системой нравственных ценностей. Как дикое создание природы – ворона, лиса или сова – а не нормальное человеческое существо.
Я свернула с шоссе 2 и поехала через центр Винслоу к своему дому. В городском парке проходил пивной фестиваль «Октоберфест», играла полька, разливали пиво. Я опустила окно. В воздухе пахло сидром. Я подумала остановиться, но решила все же ехать домой. Осталось две мили. Подъезжая к дому, я заметила длинную белую машину – она бросалась в глаза на фоне голых деревьев. Меня охватила паника, и я чуть не проехала мимо, но в последний момент завернула к дому, успокаивая себя, что все обойдется.
