Самолет выруливает на взлетную площадку и на мгновение застывает, готовясь взлететь. Сила инерции тащит Жанну назад, она почти падает.
В проеме вновь появляется знакомая стюардесса.
— Пожалуйста, сядьте, мы взлетаем!
— Мой сын, — объясняет Жанна, — понимаете, я ищу сына, он…
— Но мы проверили посадочные талоны, вы летите одна.
— Как одна? — Жанна беспомощно оглядывается.
Все так же замороженно улыбаясь, стюардесса усаживает ее в кресло.
— Вы себя плохо чувствуете, не хотите ли таблетку?
Жанна беспомощно оглядывается. На нее смотрят десятки настороженных глаз. Это пассажиры. Они боятся, что с этой странной русской начнутся проблемы — это помешает им прибыть в пункт назначения вовремя. Никто не хочет, чтобы у них возникли проблемы. Особенно в воздухе.
Стюардесса пристегивает ей ремни, Жанна замирает в кресле. Только теперь она начинает понимать, что в действительности произошло.
— Верните самолет, — говорит она вслух. Ей кажется, что она кричит, но на самом деле она тихо-тихо шепчет. — Я хочу забрать моего сына!
Пожилой американец с белыми волосами и красным лицом, который сидит возле нее, опасливо косится в ее сторону.
Самолет, набрав высоту, зависает в неподвижности над белой пеленой облаков далеко внизу.
«Слишком поздно, — с обреченностью внезапно протрезвевшего человека понимает Жанна. — Слишком поздно».
— …А вот твоя расписка в получении пяти тысяч…
Жанна тупо смотрит на белый лист, на котором, расплываясь, кривляясь, точно пьяные, пляшут косые буквы.
— Но у меня нет никаких денег, — растерянно говорит она. — Вот посмотри!
Она протягивает ему свою сумку на ремне. Сумка пуста.
Саша негодующе закатывает глаза к небу.
— Слушай, подруга, — раздражается он. — Неужели до тебя еще не дошло? Мы с тобой полностью в расчете. Все оформлено так, что комар носа не подточит. Откуда я могу знать, куда ты дела свои бабки? Не могу же я тебе их родить! — Довольный сказанной двусмысленностью, Саша разражается неприятным смехом.
— У меня отняли сына, — шепчет Жанна, не в силах осмыслить весь масштаб своей потери. — Я не хотела, но у меня отняли сына.
— Ты сама для этого постаралась, так что…
— У меня отняли еще и деньги, — как будто даже несколько удивленно говорит она.
Зажатые в руке фотографии падают на влажный асфальт. На них — улыбающаяся Жанна, улыбающаяся семья Кенвеллов и их крошечный сын…
— Ну, если у тебя действительно нет денег, — говорит Саша, — я могу тебе предложить кой-какую работенку. — Его прилизанные волосы сально блестят, масленые глазки бегают из стороны в сторону. — За каждую беременную, которую ты приведешь ко мне, если, конечно, мне удастся договориться с ней, плачу сто баксов. За двойню — двести! Хочешь, даже заключим договор, все без обмана, спроси у Алевтины…
Жанна отворачивается от него. Она больше не может видеть его прилизанную голову, скошенный подбородок. В голове ее параллельно пульсируют две мысли, неизвестно какая из них жжет больней: у нее больше нет сына и ее обманули, не дали денег. Эти мысли терзают ее мозг, жгут его, не давая успокоиться… Она своими руками отдала своего сына незнакомым людям! Она даже улыбалась при этом, как видно по фотографии. Она больше никогда, никогда не увидит его…
И денег… Денег у нее тоже нет…
Не обращая внимания на Сашу, Жанна уходит прочь, и холодный дождь заливает ей лицо. Она сама не понимает, какая мысль причиняет ей больше боли — мысль о потере сына или мысль о потере денег…
Дождь льет ей на плечи, оставляя на ткани расплывчатые темные пятна. Машины сигналят вслед, когда она, не разбирая дороги, бредет через улицу. Она еле передвигает ноги, и ее слезы мешаются с дождем… Нет сил заплакать, нет сил закричать… Есть только силы идти вперед, пока ее что-нибудь не остановит.
Жанна внезапно замирает, наткнувшись на парапет моста. За ее спиной ревут машины, окруженные мелкой дождевой взвесью. Там, внизу, под ногами, величаво катятся свинцовые воды реки…
«У меня больше ничего здесь нет», — думает Жанна. Действительно, она совершенно одна, ей некому помочь. Помогать же самой себе у нее больше нет охоты…
А воды в реке манят ее, зовут в свое прохладное мягкое лоно, обещают спокойствие навек, сулят конец всем печалям и горестям.
Жанна перекидывает ногу через парапет. Теперь она чувствует себя приподнято, почти радостно. Теперь больше ничего не потревожит ее… Теперь ее не обеспокоит крик чужого младенца, теперь ей никто не сделает больно. Никто в целом мире!
Надо только отпустить руку… Надо только разорвать эту тонкую ниточку, ту предсмертную связь с миром, которая в этот миг проходит через пальцы, судорожно обхватившие лед парапета…
И она медленно разжимает сведенные холодом пальцы…
Народу в зале суда было относительно немного. Только несколько праздношатающихся личностей, желающих развеять свободное время.
Конвой ввел в зал высокую темноволосую девушку. Она шла, гордо подняв голову, сцепив руки за спиной. Лицо ее выглядело обморочно-бледным, на нем темными пятнами выделялись густо подведенные глаза и вызывающе накрашенный рот. Девушка села на скамью подсудимых, конвойные безмолвно застыли за ее спиной. Угольно-черные глаза обвели зал, карминные губы усмехнулись каким-то своим затаенным мыслям. В глазах любопытных граждан в зале появилась явная заинтересованность молодостью подсудимой и ее яркой внешностью.
Один из зрителей в первом ряду явно имел отношение к ней: он посматривал на девушку с неприязнью и вместе с тем с удовлетворенной иронией. У него были прилизанные волосы и скошенный подбородок. Рядом с ним сидел вертлявый мужчина с птичьим профилем, который то и дело наклонялся к уху своего соседа и что-то нашептывал тому, выразительно стреляя по сторонам бойкими живыми глазами.
Подсудимой неприятно было видеть осуждающие взгляды праздных зрителей, и, пока не явился судья с народными заседателями, она демонстративно уронила голову на руки и смежила веки, будто собиралась спать. Но на самом деле она не спала, вспоминая то, что произошло более трех месяцев назад…
Причина, приведшая Жанну Степанкову на скамью подсудимых, называлась не совсем банально: «покушение на убийство». Покушалась Жанна на менеджера Сашу. Она подкараулила его возле той квартиры, где жила очередная клиентка удачливой фирмы по поставке суррогатных матерей за рубеж, и набросилась на него с ножом. Она целилась в сердце, но нож, упав по косой, повредил только мягкие ткани предплечья и ключицу. Второй удар пришелся тоже по косой, в живот, не задев жизненно важных органов.
Покушавшуюся задержали очень быстро, не прошло и часа. Она не сопротивлялась аресту, не пыталась бежать. Более того, Жанна сидела в парке на скамейке, как будто терпеливо ждала, когда ее придут арестовывать. На ее юбке виднелись пятна крови — неопровержимая улика, свидетельствовавшая о совершении злодеяния. Несколько свидетелей из числа жителей подъезда подтвердили, что видели девушку в тот день возле дома, где она явно подкарауливала потерпевшего…
