— Тот факт, что машина принадлежит партии «Русич» и ее водит один из сотрудников Василия Петровича Чуткого, — сказала она сухим тоном, — еще ничего не означает. Возможно, этот сотрудник был сильно пьян. Надеюсь, сотрудники ГИБДД это выяснят…
— Они уже это выяснили. — Саша отвела глаза. — Он был абсолютно трезв.
— И что он говорит? — вскинула брови Бурковская.
— Говорит, что в машине была техническая неисправность, — ответила девушка. — Но и это будет проверено… Почему вы, Северина Анатольевна, категорически отвергаете то, что партия Чуткого может иметь отношение к этому… инциденту? Ведь вы работаете на соперника Чуткого, и всем это известно.
Северина усмехнулась.
— Вы считаете, этого достаточно, чтобы устраивать покушение на меня? — недовольно процедила она сквозь зубы. — Но какой в этом смысл?
Саша и сама понятия не имела, какой в этом смысл.
— Не знаю, — честно сказала она. — А вообще у вас есть враги, Северина Анатольевна?
Северина помотала головой.
— Враги, которые бы покушались на мою жизнь? Нет, конечно. Я думаю, что все это недоразумение…
Уставший к вечеру водитель не рассчитал габариты, не вписался в поворот… А то, что он является сотрудником Чуткого, просто совпадение.
— Но вы же сами водите машину, — устало вздохнула Саша. — Какие габариты, какой поворот?
— Ах, Александра, чего только не бывает на дорогах… — усмехнулась Бурковская. — Да и вообще не стоит больше говорить об этом. Я чувствую себя нормально. Голова не кружится, не тошнит. Сотрясения мозга, следовательно, нет. Я немного отдохну, а потом поеду домой. Если вы беспокоитесь о моей безопасности, Александра, то уверяю, ваше беспокойство напрасно. Благодарю вас за помощь.
Саша поняла, что больше она от Северины ничего не добьется, и поднялась. Ее никто не удерживал.
Бурковская вернулась к себе домой около полуночи. Запихнув испорченный плащ в стиральную машину, она наполнила ванну и добавила в нее душистого геля. Потом поставила на складной столик бутылку коньяку, крохотную серебряную стопочку и, подумав, дополнила натюрморт двумя апельсинами.
Во-первых, ей было необходимо расслабиться и прийти в себя. Во-вторых, она собиралась обдумать, наконец, сегодняшнее ужасное происшествие в тепле и покое.
В том, что ее хотели убить, Бурковская не сомневалась. Ведь не обернись она вовремя, от нее и мокрого места не осталось бы. Оставалось понять, кто и за что. Она знала, кому принадлежит «шестерка» с четырехзначным номером и коровой у заднего стекла. «Шестерка» принадлежит «шестерке» Чуткого — мрачному типу по имени Никита, которого чаще называют Кит. Кит этот иногда появлялся вместе с Чутким в качестве то ли телохранителя, то ли мальчика на побегушках, и Северина подозревала, что Чуткий держит его для каких-нибудь «деликатных» поручений. Она также подозревала, что Никита не избежал в своей жизни мест, не столь отдаленных, но с Чутким они это никогда не обсуждали. Значит, теперь Киту досталось вот такое «деликатное» поручение… Ну что ж, на этот раз ему не повезло. Зато повезло ей, Северине.
«Что же ты, Васенька, со мной делаешь? — с горечью усмехнулась Бурковская и одним глотком выпила коньяк, налитый в серебряную стопочку. — И что ты делаешь с собой?» Если бы не эта ушлая тележурналистка, вряд ли бы менты вышли на Кита. А она сама могла и не заметить корову за стеклом. «Что же ты, Васенька такого низкого мнения о моих способностях? — Северина внезапно обиделась. — И главное — как ты теперь будешь выпутываться из этой истории?» Кит сидит в КПЗ, а завтра, возможно, дернут и самого Васеньку. Конечно, он вывернется, но все равно — нельзя же быть таким идиотом! Она поймала себя на том, что думает о покушении на собственную жизнь уж слишком отстраненно. И даже сочувствует Чуткому, что он все так плохо организовал. А ведь он хотел ее убить. Ее. Убить. Но за что?
Северина взяла апельсин и начала снимать с него кожуру. Итак, за что Чуткий хотел ее убить? Хотел? — спросила она себя. А может быть, он не отказался от этого намерения и собирается повторить попытку? Чуткий не из тех, кто возвращается с половины дороги. Но ведь и она не похожа на… жертвенную корову. Он должен это понимать!
Она положила в рот дольку апельсина, прикрыла глаза и начала искать ответ на самый главный вопрос: за что? В сущности, она догадывалась за что, но подсознательно не хотела формулировать ответ. Слишком чудовищной получалась эта формулировка…
Вчера, когда Чуткий приехал к ней после своего партийного сборища, она не утаила от него ни единой мелочи из разговора двух подвыпивших журналистов, подслушанного во Дворце культуры железнодорожников. И увидела, как испуганно забегали его глаза и как за несколько мгновений из самоуверенного мужчины он превратился в жалкую тряпку. «Но что же теперь делать?» — в отчаянии Чуткий схватился за голову, и Северина даже засомневалась: он ли это? Значит, все, что говорили журналисты, было правдой.
«Журналисты должны замолчать, — сказала она деловито. — Но только без глупостей! Я думаю, нужно заплатить им, причем такую сумму, от которой они не смогут отказаться». При этих словах Чуткий недовольно поморщился — даже в такой ситуации мысль о том, что кому-то придется платить, была ему неприятна. «И расскажи наконец, что там с этим „Банзаем“? — спросила она. — Неужели действительно туда подмешивают какую-то гадость?» Чуткий замялся, и она поняла, что и здесь журналисты говорили правду. Но как, как он мог в это влезть? И почему не посоветовался с ней? Впрочем, теперь рассуждать об этом было поздно…
«Допустим, с журналистами я проблему так или иначе решу, — хмуро сказал Чуткий. — Но что делать с..? — Он снова обхватил голову руками. — Ведь мы даже не знаем, с какой стороны ожидать удара».
Это «мы» весьма позабавило Бурковскую, и она с трудом сдержала усмешку. «В таких ситуаций существует только один способ спасения», — сказала она. «Какой?» — в глазах Чуткого промелькнула надежда. «Тебе нужно исчезнуть с лица земли, — отчетливо выговорила Северина. — Навсегда».
«Как это исчезнуть? — обомлел Чуткий. И, к ее удивлению, добавил: — А как же партия? А как же Дума?» И тогда она наконец позволила себе улыбнуться. «Не пугайся, Васенька. — С этими словами она приблизилась к Чуткому и положила руку ему на плечо. — Твоей партией займусь я. По крайней мере, все будут так думать. А ты уйдешь в тень. С новым именем. И возможно, с новой внешностью». — «Ты с ума сошла! — заорал он. — Как это я уйду в тень? Я, Василий Петрович Чуткий, несколько лет приучал народ, что это имя значит многое, что Чуткий и партия „Русич“ — близнецы-братья! Что Чуткий — фигура солидная и влиятельная! А ты предлагаешь заменить меня собой? Но кто ты такая? Ты же никто!»
И тогда в Северине взыграла злость. «Меня зовут Северина Анатольевна Бурковская! — отчеканила она. — И между прочим, партию „Русич“ придумала я! И это я приучила народ к твоему имени. Ничего страшного, приучу и к своему. Я советую тебе подумать над моим предложением. И не очень долго — ты слишком рискуешь. А мертвым не нужны ни имена, ни партии, ни деньги. Народ забудет тебя раньше, чем завянут венки на твоей могиле». — «Не каркай! — еще громче заорал Чуткий. — Я сумею себя защитить. В гробу я видал эту правиловку!» — «Ты нужен мне живой! — тоже заорала Северина. — А если ты не сделаешь так, как я предлагаю, то… твоя жена узнает, с кем она жила все эти годы!»
