Из-за полуоткрытой массивной двери в кухню тут же высунулась мохнатая рожа (Даниэль понял, почему «в загривок»), и, насмешливо блеснув глазами, облаченный в промасленный фартук повар в довольно чистой белой шапочке ответил по-схаррски:
— Шшо-о-о? Н’га тчиршшх-х-х?.. Чьяна н’гул! — и прищелкнув языком, убрался обратно.
Даже угрюмые четверо слегка прищурились, посмеиваясь. Похожий на пса фыркнул. Громоздкий полуседой махнул рукой, словно угрожая кинуть в скрывшегося с глаз поваренка стоящий перед ним пустой кувшин.
— До хрена не дорос, а туда же, насмехаться, — с удивленным раздражением хмыкнул он. — Вот сучий сын...
Даниэль привстал, с силой массируя горящие ноги, сглатывая пересохшим горлом и больше всего на свете желая встать, найти воду, напиться и умыться.
— Эй, малый! — словно угадав его мысли, посоветовал один из оборотней в углу, седой всклоченный старик, клеймо на лбу которого наполовину стерлось и почти совсем терялось в сети изрезавших лоб морщин. — Пошел бы вымылся, вон туда, на кухню.
— Верно, — поддержал его полуседой, — потому как поговорить нада, а времени у нас, чую, мало.
— Почитай, что и нет, — сплюнув на пол, добавил третий из людей, довольно кряжистый, неопределенного возраста, весь в черном, с кольчугой, выглядывающей из- под рубахи. Рядом с ним лежал на скамье длинный и широкий тяжелый полуторный меч, освобожденный от ножен. На клинке блестели выведенные серебрянкой какие-то неведомые знаки. Наверняка руны от нечисти и нежити, подумал Даниэль, неловко вставая.
— А, будто разница есть какая, — пожав плечами, равнодушно отозвался растрепанный и тощий старик. — Все одно, гнить будем к вечеру. Если не раньше... Есть только гнить...
— Тебе бы, родич, всю грязь их лужи вылакать да сдохнуть, — дернув ртом, ответил светловолосый полурослик, очень недовольный и злой, маленький, настороженный и весь из себя деловой. Словно почитающий себя наиболее умным из здешних. — Чтобы ничо беспутного больше не говорил.
— А может, он и прав, Гери, — ответил за старика, отвернувшегося к стене и молчащего, воин в черном, мрачно усмехнувшись, — думаешь, сумеем прорваться?
Полурослик молча следил за тем, как Даниэль в последний раз ухватился за ногу, морща лицо, и как медленно, неуверенно двинулся вперед, на кухню. Вид у парня был очень помятый. По мнению Гери, он явно пребывал не в себе, до сих пор не очухавшись после совершенного. Что было в общем-то совершенно неудивительно. Вот знать бы еще, что это за птица?..
— Эй, Хозяин! — крикнул вдогонку переступающему порог Даниэлю тот, встопорщенный пес. — Ты там помоги нашему герою...
— С большой дырою, — мрачно добавил злой на судьбу полуседой.
— Ты молчал бы, Варх! — скривившись, бросил Гери. — Уж не ты у нас сегодня великий!
— Мне и не надо.
— Тогда заткнись! — вконец рассердился полурослик.
Громила, как ни странно, заткнулся. Видно, изо всех оставшихся наибольший авторитет имели воин в черном да светловолосый малец.
Даниэль, оказавшийся на просторной, вытянутой кухне с двумя дверьми, ведущими неизвестно куда, кучей полок и ящиков, парой узких столов и скамейками вдоль них, сразу увидел два пылающих очага, один из которых был прикрыт плотной заслонкой, и раскаленную каменную плиту, на которой шкворчала огромная сковорода-противень, плюясь во все стороны кипящим маслом, в котором алели многочисленные куски свежего мяса. Маленький повар, который, как оказалось, был здесь один, не отрываясь от нарезки капусты и картошки, указал Даниэлю в сторону двух умывальников, сделанных строителем явно цивилизованным. Настоящим мастером. Даниэль даже нашел в себе силы удивиться: у обоих были краны. Даже более того, каждый имел отметку синюю и красную — для горячей и холодной воды.
Не спрашивая, взяв верхнее из лежащих в стопке не слишком белоснежных, но явно чистых тряпок, Даниэль занялся собой. Умыв бледное, с кругами под глазами, лицо, он подумал, скривился еще раз, почувствовав пот, которым пропах, и не колеблясь обратился к поваренку, спросив у него на имперском:
— Где можно вымыться?
Тот обернулся, рассматривая юношу бусинками глаз, мохнатая, симпатичная (каким могло быть лицо слишком умного котенка) рожица его в первое мгновение нахмурилась, а во второе, разгладившись, просветлела.
— Тута, — указывая на одну из нескольких стоящих в углу лоханей, сказал он, — можна вымыца, да.
И, отвернувшись, снова продолжил заниматься своим делом. Даниэль понял, что маленький схарр, наиболее слабый из всех, кто был сейчас в таверне, просто коротает время, чтобы не думать об участи, ждущей его почти наверняка. Точно так же, как и те шестеро от нечего делать, дожидаясь его пробуждения, составили эту баррикаду у двери.
Кстати, только когда маленький схарр повернулся к нему во второй раз, Даниэль заметил, что в плотной, слегка завивающейся и довольно грязной шерсти его прячется тяжелая кованая цепочка с массивным темным ключом и несколькими более мелкими. Ни дать ни взять действительно Хозяин. Только вот непонятно, почему до сих пор эти ключи у него, а не у воина в черном. Или, на худой конец, у полурослика.
Хотя, немного поразмыслив, пробуждающийся от перенесенного потрясения Даниэль, скорее всего понял почему. Кому до всего этого было дело?..
Подтаскивая к умывальникам бадью, юноша подумал, что для него самого, теперь уже очень вероятно, уготован тот же самый конец, о котором говорил оборотень-старик...
— Ну, здрасьте, — вымолвил молодой карн, скорее всего даже младше Даниэля, сунувшийся посмотреть, скоро ли он там, и, увидев его, высунувшийся обратно. — Наш подмываться изволил.
— Ну и не мешай, — отчетливо произнес Даниэль, посмотрев ему прямо в глаза. Ему надо было проверить одну возникшую мысль. По поводу всех шестерых.
— Ясно, — резво отозвался тот и, не говоря больше ни слова, убрался за порог, в общую залу. Проверка, очевидно, удалась.
Когда Даниэль вышел обратно, расчесывая волосы рукой, он первым делом остановился в дверях и, считая, что настала пора исследовать пришедшую на ум догадку, ровным тоном спросил:
— Где вещи?
Они уставились на него, каждый по-своему. Он обошел взглядом каждого, замечая выражения их лиц, по которым о многом можно было судить. Остановился, встретившись взглядом с воином в черном, на лице которого тлела неяркая нерешительность. Замер, не отпуская это лицо.
— Ван, отдай, — дернув ртом, наконец скомандовал вожак. Юноша-карн легко соскочил со своего места и, покопавшись в стоящей рядом широкой кожаной сумке, вытащил оттуда пояс с ножнами, в которых замер, переливаясь на ярком свету серебром, отцовский кинжал, затем собственно сумку Даниэля, после — завернутый в тряпицу маленький предмет. Скорее всего боевое кольцо. Сделал шаг в сторону аристократа и протянул ему, почему-то не приближаясь.
— Благодарю, — так же спокойно ответил Даниэль, принимая все это и убеждаясь, что деньги, драгоценности и зелья в целости и сохранности, продевая в боковые петли камзола ремень и застегивая его. Затем он вынул из сумки черепаховый гребень матери, единственную из ее вещей, которую позволил себе взять с собой, и причесался уже по-настоящему.
