— Что теперь будет с его семьей?
— Пока мы их не трогаем, но осенью придется этот вопрос поставить. Я 30 лет тут директором, и у меня еще ни разу не было случая невозврата. Не потому, что я такой злой, просто таков порядок. Я знаю Александра с детства. Я был в шоке, когда узнал о самоубийстве. Он был всегда спокойным, как удав. Не пил никогда — уникальный случай в сельской местности. Но на похороны я к нему не пошел. Не потому, что он самоубийца. Я и в партию не вступал, и в бога не верю, но не люблю, когда люди такие долги родственникам оставляют. Некрасиво.
— Лучше бы пил, наверное, — вздыхает близкий друг Кичесова Володя Шушков. Они вместе работали водителями в администрации района. — Пьющий человек выпил и обо всем забыл. А трезвый все проблемы в себе носит. Не выдержал, наверное, Сашка такого напряжения.
У Володи после смерти Кичесова тоже проблемы. Он является поручителем по кредиту. Если родственники окажутся неплатежеспособными, придется отдавать ему. Вид у Володи потерянный. Жена ему уже сказала, что если он будет отдавать деньги за вдову Кичесова, то пусть и живет с ней.
— Александр для меня был как член семьи, — вздыхает непосредственный начальник покойного, заместитель главы района Иван Федосеев. — Он много лет был моим шофером, мы с ним всю область объездили. Честно говоря, до сих пор не верю, что он застрелился из-за проигрыша. Я видел его в последний раз накануне вечером. Он в тот день пораньше отпросился — сказал, что ему надо в Талазино съездить. Утром должен был прийти в 7.20, как обычно. Что-то должно было произойти этой ночью, кроме проигрыша.
«Против кого дело возбуждать? Против автомата?»
Восстановить последнюю ночь Александра Кичесова по минутам оказалось нетрудно. Порадовать его начальника нечем. Все-таки Сашу довел до самоубийства именно игровой автомат.
— В Талазино он поехал за деньгами, — рассказывает вдова. — Накануне наш сын разбил машину, и Саша продал ее за восемь тысяч рублей одному мужику из этой деревни. Вырученные деньги были его надеждой отыграться. Я не знала, что это станет последней надеждой.
— Зачем вы ему разрешили на них играть?
— Когда над тобой висит такой большой долг, то восемь тысяч уже не имеют значения. Гораздо важнее надежда вернуть остальное. Пришел он часов в шесть утра. Спокойный, как обычно, но молчаливый. Я его ругать не стала. Он был как глухой. Молча сел в машину своего начальника, отвез на работу сына, потом отвез в школу дочь. Когда вернулся, зачем-то пошел в гараж. И вдруг я слышу — удар. Как будто по железной стенке гаража кто-то со всей дури стальным прутом саданул. Прибегаю — а там… — дальше Евгения говорить не смогла. У нее и до этого подбородок дрожал, а тут она согнулась до земли и зарыдала.
— За две недели до самоубийства Кичесов попросил у соседа охотничье ружье «ИЖ» 16-го калибра, — зачитал мне материалы дела опер районного ОВД Александр Мельников. — Сказал, что хочет пристрелить свою старую собаку. Сосед дал ружье, а сам уехал на юг. Сейчас мы против этого соседа административное дело возбуждаем. Из этого ружья Кичесов и застрелился. Вставил в рот и пальцем ноги нажал на курок. Когда мы пришли на место происшествия, у него верхней половины головы просто не было. Показывать фотографию я вам не буду. А предсмертную записку Кичесова — вот, читайте.
«Прощайте, все мои дорогие, — написано на клочке бумаги. — Извините за причиненные горе и страдания. Папа Саша. Таня, люби маму».
— В Уголовном кодексе, кажется, есть статья «Доведение до самоубийства». Не хотите возбудить дело?
— Есть-то она есть. Только доказать ее практически невозможно. Против кого возбуждать? Против автомата? Или его владельца из Нижнего, который в Сеченове и был-то один раз, когда их ставил? Некого привлекать!
На похоронах Кичесова было человек 250. Отпевать его не стали, но крест на могиле поставили. Ни один из приятелей-игроков проводить друга в последний путь не пришел.
— Не хочу, чтобы на меня пальцем показывали, — сказал Михаил Абрамов.
Михаил — один из самых заядлых сеченовских игроманов. Работает на газокомпрессорной станции. Именно он был рядом с Александром в последнюю ночь. Абрамова я обнаружил вечером в игровом зале бывшего Дома быта. У него был вид смертельно уставшего человека. Михаил играет даже больше, чем играл Александр. По его собственному признанию, Абрамов уже проиграл тысяч триста.
— В ту ночь мы сначала играли на автовокзале, — вспоминает Михаил. — Потом пришли сюда. Если честно, я не помню, сколько он проиграл. Я даже не помню, сколько я проиграл. Я только помню, что мы оба ничего не выиграли. И еще я помню, что у него все время звонил мобильный, и он выходил с ним на улицу разговаривать. Я сейчас уже думаю — может, он занял у какого-то серьезного человека и тот его доставал? Короче, деньги у нас кончились часам к пяти утра. После Сашки за его автомат сел другой человек и тут же выиграл 20 тысяч. Сашка молча вышел из зала, сел в казенную «Волгу» и поехал. Вдруг слышу — визг тормозов. Выхожу и вижу такую картину: Кичесов от площади до автовокзала разгоняется на всю катушку, резко тормозит, разворачивается и прет в другую сторону. Опять разгоняется, опять тормозит — и так раз десять. Вот это, думаю, Санек, тебя колбасит. Потом он сорвался и уехал. Домой, наверное. Больше я его не видел.
«Пока здесь есть игровые автоматы, я буду играть»
— Михаил, а он хоть что-нибудь выигрывал?
— А как же? И по 20 тысяч, и по сорок. И я тоже. Только тут такое дело. Все, что ты выигрываешь, ты сразу проигрываешь. По-другому не бывает. Когда долго не было выигрыша, начинали ездить по соседним райцентрам и играть там. Играли ночи напролет. Не высыпались страшно. Иногда бывало, что Федосеев, которого Сашка возил, сам садился за руль, а Кичесов спал на пассажирском сиденье. Нормально, да? Начальник подчиненного возит.
Я сел за автомат. Проиграл сотню за минуту. В чем кайф — не понял. Проиграл еще сотню. В чем кайф — не понял. Еще сотню проиграл.
— Михаил, объясни мне, в чем кайф? Его же невозможно переиграть. Он запрограммирован на определенный процент выигрыша.
— Ты думаешь, я этого не понимаю? Ты думаешь, я не понимаю, что я больной человек? Да если бы кто-нибудь сегодня убрал отсюда все эти автоматы, я бы ему поляну накрыл. Но пока они здесь — я буду играть. Я больше двух дней без них не могу. На третий день у меня начинается мандраж — надо пойти и сунуть туда сотню. Не потому, что хочу выиграть, а просто надо сунуть. Это как рюмку водки с похмелья выпить.
— Опять не выпало. Тупая машина.
— Вот тут я с тобой не согласен. Мне кажется, этот автомат читает мои мысли. Стоит только замыслить какую-то стратегию игры, и он тут же ее полностью опрокидывает. Я выигрывал только тогда, когда отвлекался, думал о чем-то своем и просто нажимал на кнопку.
Я сунул в автомат еще сотню. Уже десятую. Стал играть по 5-й линии. Решил послушаться совета Михаила и не думать об игре. Стал просто долбить по кнопке и думать о всякой фигне. Почему-то вспомнилось, что Сеченово назвали в честь академика Ивана Сеченова. Основателя российской физиологии. У его родителей здесь было имение. Это мне вчера в здешнем краеведческом музее рассказали. Предок этого самого Сеченова — татарин Кабат. Он шел на Казань вместе с Иваном Грозным. Ему в бою руку отсекли и с тех пор дали кличку Сеченый. Ха! Наверное, он был похож на однорукого бандита. А его умный потомок детей не имел. Зато стал дедушкой собаки Павлова. Он первым вывел рефлекторную природу головного мозга. Опять проиграл сотню. Еще полтинник остался. Хрен с ним. Играю по 3-й линии. О чем я? А, Павлов. Он на практике доказал теорию Сеченова. Давал собаке еду и включал лампочку. А потом еду не давал, а только включал лампочку. А слюна у собаки все равно текла. Безусловный рефлекс. А этот автомат лампочками мигает, но ничего не дает, а только забирает. Странно, чем больше отдаешь, тем больше хочется. Интересно, выделялась бы слюна у собаки Павлова, если бы академик не давал ей еду, а забирал. Вряд ли. Неужели собака умнее человека? Есть. Выиграл. 500 рублей.
