— Пожалуйста, — проговорила она чужим, низким голосом.
Том буквально силой заставил себя повернуться и уйти, а она застыла, как жена Лота. Когда Том дошел до угла дома, он повернулся и бросил еще один долгий прощальный взгляд. Он видел, как Лизель, спотыкаясь, подошла к стене дома. Она казалась такой маленькой и беззащитной, что все, что он хотел сделать, — это броситься к ней, взять ее на руки и сказать ей, что все непременно будет хорошо. Но он не мог этого сделать, потому что не знал, правда ли это, а она хотела от него правды. Всегда. И все, что он мог сделать сейчас, — это сказать:
— Береги себя, хорошо?
Лизель молча кивнула.
— Разумеется, — сказала она, когда он завернул за угол.
Ее колени предательски подогнулись, и Лизель с трудом проковыляла через французские двери в гостиную и упала там на софу.
— Ничего мне не нужно. Ничего. Никаких мужчин, никого, только то, что у меня есть, — повторяла она как молитву.
И когда Раби последовала за ней из сада, радуясь прогулке и желтому мячику, таким простым вещам, которые способны сделать собаку счастливой, и прыгнула к ней на колени и покрыла ее лицо «поцелуями», Лизель прижала к себе щенка и залилась слезами.
Мэрилин и Алекс нашли Лизель двадцать минут спустя.
— Иди умойся, и будем обедать, — сказала Мэрилин, мягко выпроваживая Алекса из комнаты. Затем глубоко вздохнула, чтобы не дать себе расплакаться при виде страдальческого выражения лица сестры.
Лизель не плакала. Она просто не могла. Она разучилась плакать с тех пор, как была ребенком. Мэрилин навсегда запомнила один случай, когда они были на каникулах на юге Франции. Лизель тогда была примерно того же возраста, что Алекс сейчас. И она поскользнулась и упала со скалы на пляже и так поранила колено, что пришлось накладывать швы. Она провела весь день, сидя во французском госпитале в ожидании, когда ею займется не очень приветливый доктор. Но разве она плакала тогда? Нет. Просто закусила нижнюю губу до крови.
У нее до сих пор остались шрамы. И на колене, и на губе.
Солнышко. Так звали ее родители. Наша солнечная веселая девочка. Или просто Солнышко.
Сегодня тяжелые тучи закрыли этот золотой свет. Мэрилин присела рядом с ней и протянула к ней руки, и Лизель упала ей на грудь. Старшая сестра обнимала ее, пока не прекратились слезы, затем спросила:
— Что случилось? — хотя уже знала ответ.
История была долгой, прерывалась рыданиями и взрывами эмоций, которые накатывали и откатывали, как волны, посреди объяснений, надежды, отчаяния и злости.
— Зачем мне все это? — спросила Лизель, переходя от нервного смеха к слезам в течение десяти секунд.
— Потому что ты любишь. — Наконец Мэрилин произнесла эти слова.
— Шутишь.
— Прости, сестренка, но это правда.
— Если так, тогда любовь — гадость. Дерьмо. Если это любовь, кому она нужна? — Лизель взяла сотый бумажный платок, который протянула ей Мэрилин, и громко высморкалась. — Почему он, Мэрл? Из всех мужчин, кого я знала, из всех свободных мужчин, почему я почувствовала это именно к нему?
— Потому что он хороший, добрый, умный, он прекрасный человек, Лиз, настоящий джентльмен и красивее всех, кого ты до сих пор знала, — то есть валит наповал. И конечно, он старается вести себя порядочно. Ты должна ценить это. Он не может взять и бросить кого-то, за кого несет ответственность.
— Но я знаю, что и я небезразлична ему.
— Еще бы, любой дурак мог заметить, что он от тебя без ума. Но он тогда не подумал о самом себе. Ты должна понять, для него важно сначала разобраться в своих прежних отношениях, что и делает его мужчиной. Мужчиной, в которого ты влюбилась.
Лизель рассмеялась сухим, нехорошим смехом.
— Но почему он, Мэрл? — повторила она упрямо. — Мой тип Боно, не Брэд.[12]Страстный, но не красавец. Игрок, но не джентльмен.
— Потому что, раз уж ты заговорила об этом, он лучше всех их. Он хороший, Лизель. Он настоящий парень.
Лизель тяжело вздохнула.
— И его поведение в моих глазах плюс, не минус, — настаивала Мэрилин. — Если бы он не был таким, разве стал бы беспокоиться о Кэролайн? Стал бы волноваться о разрыве четырехлетней помолвки из-за девушки, которую знает несколько месяцев? Если бы ему была несвойственна порядочность, он мог преспокойно держать вас обеих на поводке. Встречаться с тобой за ее спиной. Ты бы хотела его на этих условиях?
Лизель была готова сказать, что примет его на любых условиях, но затем опустила голову и медленно покачала его. Мэрилин права. Киснуть и роптать от боли так просто. Она знала, что нравится Тому, и не просто нравится, но сейчас пришла ее очередь поступить правильно и отпустить его, пока он не разберется в своих отношениях с Кэролайн.
— У них очень запутанные отношения, — сказала Мэрилин.
— Да, и она сделает все, чтобы удержать его, — грустно проговорила Лизель.
— Возможно, что так. Но если это случится, значит, то, что было между вами, не настоящее, и если это между ними не кончится…
— Тогда не будет продолжения у нас, — проговорила Лизель.
— Точно.
Лизель кивнула: Том поступил правильно, заботясь о Кэролайн. Но затем обида поднялась снова. Очень хорошо думать о чувствах Кэролайн. Но как насчет нее?
— А как же я? — всхлипнула она. — Кто решил, что ее чувства более важны, чем мои?
Мэрилин в отчаянии покачала головой. Это был один из тех моментов, когда она хотела откровенно сказать, что думает по этому поводу. Иногда приходится быть жестокой, чтобы сделать добро.
— Он так решил, Лизель. Он так решил.
Молчание длилось бесконечно, пока Лизель обдумывала слова сестры. И затем трезвое понимание вытеснило ее печаль. Мэрилин права. Ей неприятно признать это, но это так. Ему не надо делать выбор. Он уже сделал его.
Лизель вздохнула и горько рассмеялась, и этот смех был более мучителен для Мэрилин, чем слезы.
— Ты права. Ты абсолютно права. Я такая дура! — И хотя она вновь обрела способность трезво думать, то, что заставляло ее быть твердой, был ошеломляющий смысл разочарования, которое она ощущала, такое сильное разочарование, что ей снова захотелось лечь в постель, зарыться головой в подушку и тихо рыдать от несправедливости жизни.
Но почему она была так разочарована?
Что ж, на этот вопрос нетрудно ответить. Потому что это было обещание чего-то необычного, чего-то удивительного… Не просто привычное, быстро проходящее увлечение, но что-то продолжительное, настоящее, жажда прекрасных слов; не ее обычный глупый маленький флирт, который должен был кончиться, еще не успев начаться.
