— На свое место, — пробормотала саксонка, по-прежнему избегая смотреть ему в глаза. — Все уже готовятся ко сну. И мне пора.
Максен, похоже, не слышал шум отодвигаемых столов и скрип скамеек, но сейчас услышал:
— Останься со мной.
— Любовница не проводит всю ночь с любовником, — возразила она, по-прежнему не глядя ему в глаза.
— Может быть, но эту ночь ты проведешь здесь.
«И все остальные тоже», — подумал он. Смутившись, Райна хмуро взглянула на него:
— Мне кажется, ты так не думаешь.
Рыцарь притянул ее к себе:
— Я прошу. Ты хочешь пойти на уступку, но почему-то не признаешься в этом.
Саксонка поначалу пыталась освободиться из его рук, но потом покорно легла рядом.
— Все должно остаться в прошлом. Зачем делать что-то ради твоей прихоти? — сердито спросила она.
Он чувствовал, что задел в ней потаенные струны и причинил боль, но нужно избавить ее от горестных воспоминаний. Потянувшись, норманн набросил одеяло и обнял девушку.
— Ну, расскажи мне.
Она покачала головой.
— Я же не спрашиваю тебя о призраках прошлого, которые не дают покоя: ведь руки твои по локоть в крови, и никакие молитвы тут не помогут. Ради Бога, не терзай меня вопросами.
Гастингс. Вот самое больное место. Она права: с тех пор преследуют его предсмертные крики умирающих, боевые кличи воинов, обезумевших от вида крови, в которой скользили ноги. Широко открытые, уставившиеся в одну точку глаза мертвых, которые с укором глядят на него, лишая сна и покоя…
— Прости меня, — донесся до его сознания виноватый голос Райны.
Воспоминания заставили его ощутить неутомимую жажду крови, вновь обагрить в ней руки, которые не отмоют никакие молитвы.
Пендери разжал кулаки, попытался — мускул за мускулом — расслабить напрягшееся тело.
— Когда-нибудь я расскажу тебе о своем прошлом, — сказал он, не зная, когда это произойдет, — но сейчас твоя очередь.
Отблески факелов, горевших в зале, причудливыми тенями скользили по лицу девушки.
— Мой отец и… два брата работали на полях отца Эдвина, — шепотом начала она. — Клей был старше, а Винтер — моложе меня.
Сказав это, саксонка замолчала, и Максен с нетерпением ждал продолжения рассказа.
— Знаешь, Винтеру исполнилось только пятнадцать, когда он отправился к Гастингсу, — заговорила Райна, и в голосе ее слышалась боль. Казалось, она больше не сможет говорить, но вот опять зазвучали ее слова:
— Я родилась в хижине, где была одна комната. Все, что я имела — собственная соломенная подстилка, но этого мне вполне хватало. Моя мать и я занимались хозяйством, работали в поле и обшивали лорда и леди Харволфсонов. Голос ее опять прервался.
— Мы с Клеем часто ссорились, но мать знала, как успокоить нас, а отец обращал наши ссоры в шутку. Знаешь, мы были счастливы.
Она вздохнула:
— Нам было хорошо.
Максен рос в огромном замке. Отец встречался с ним, когда учил обращаться с оружием и готовил в рыцари. Сейчас он позавидовал Райне.
— А Эдвин? — не удержался норманн. — Как получилось, что вы стали женихом и невестой?
— Он не был старшим сыном, но и его ждало прекрасное будущее: ему прочили в жены единственную дочь северного барона — наследницу немалого состояния. Харволфсон оставил двор короля Эдварда, приехал в Этчевери, чтобы сыграть свадьбу, но тут узнал, что его невеста умерла от лихорадки.
— Что дальше?
— Мне и прежде доводилось видеть его, но я никогда с ним не разговаривала. Я стирала гобелены в реке, когда на берегу появился Харволфсон. Я хотела уйти, оставив его наедине со своим горем, но юноша попросил остаться. Он начал говорить о своей нареченной, которую никогда в глаза не видел, но теперь оплакивал. Особенно Эдвин сокрушался о сыне, которого надеялся нажить через год. Выстирав, наконец, гобелены, я попросила разрешения уйти, но он удержал меня, усадил рядом, и я побоялась возражать сыну хозяина. Прошел какой-нибудь час, и мы уже надрывали животы от смеха, подшучивая друг над другом. «Хорошие друзья», — подумала я тогда. «Моя жена», — решил он и сказал мне об этом в тот же день. Конечно, я не приняла всерьез его слова, но на следующее утро его отец пришел к моему с брачным соглашением.
Максен предпочел бы испытывать какое угодно чувство, только не ревность, однако именно она впилась в сердце леденящими коготками:
— А ты хотела выйти за него замуж?
Будто бы почувствовав его состояние, Райна поспешила успокоить:
— Максен, Эдвин сильно изменился, но хорошее и доброе, что осталось в нем, спрятано где-то в глубине души. Потеря того, кого ты когда-то любил, переносится очень трудно.
Увы! Слова девушки произвели на Максена совсем другое впечатление.
— Так ты хотела выйти за него замуж? — вновь, еще более настойчиво, спросил он.
Саксонка, помедлив, пожала плечами:
— Он такой же мужчина, как и все. Мне он нравился.
— Почему вы не поженились сразу?
— Так бы оно и было, но не успел мой отец принять условия соглашения, как Эдвина вызвали в Лондон — умер король Эдвард, А затем король Гарольд…
Все, что произошло тогда, Максен знал. Правление Гарольда, длившееся не более десяти месяцев, сопровождалось раздорами, которые и привели в конце концов к поражению при Гастингсе.
— Твой отец и братья встали на сторону Гарольда, — произнес рыцарь, знавший об этом со слов Гая.
Девушка, вздохнув, кивнула:
— Они и отец Эдвина участвовали в битве.
— А мать и ты?
— Мы остались дома.
— Что произошло, Райна?
— Максен… я… я не…
Он почувствовал приближение взрыва, но настаивал на продолжении:
— Пришли норманны, да?
Райна собралась с духом:
— За несколько дней до битвы они заняли нашу деревню.
— А дальше?
— А мы сопротивлялись. Их было намного больше, чем нас. А мы — это «войско» женщин, стариков и детей. Подавив бунт, они грабили, насиловали, убивали, поджигали дома.
— Как тебе удалось спастись?
— Мы с матерью спрятались в конюшне, но норманны подожгли и ее.
Девушка задрожала и прошептала:
— Только я спаслась.
Максен прижал ее к себе, и она положила голову ему на грудь.
— А мать?
— Она была со мной рядом, когда рухнула крыша. Огонь сжег мои юбки, а вот мама… Я пыталась добраться до нее, вытащить из-под обломков, но пламя обжигало мне лицо и руки. Тут появились норманны…
