– Зайди на минутку, поздоровайся с Майрой, – говорит Генри, выбираясь из фургона, зажав свой портфель в здоровой руке. – Она, кажется, там.
И действительно, задняя дверь отворяется, и на ступеньках стоит Майра в переднике; она машет Говарду.
– Скажи ей, что я бы с радостью, – говорит Говард, – но я уже сам опаздываю и тороплюсь.
– Ну, что же, Говард, – говорит Генри, всовывая голову в окно фургона. – Я только хочу сказать, что по-настоящему ценю это. Наш разговор и что ты меня подвез. И не забудь прислать мне счет за окно.
– Не забуду, – говорит Говард. – Ты не постоишь сзади, пока я не развернусь?
– У тебя два фута, – говорит Генри, заходя сзади фургона. – Давай, давай.
К счастью, толчок не слишком сильный, и Генри только слегка оцарапало здоровую руку, руку, которую он выставил, чтобы защититься, когда упал на гравий почти под фургон. К счастью, рядом Майра, чтобы поднять его и почистить.
– С ним все в порядке, – говорит она в окно фургона. – Черт, ты можешь этому поверить?
Разворачивая фургон, Говард на миг видит их внутри кухни, видимо, в разгорающейся ссоре, и направляет свои колеса на высокий косогор.
Впереди предстоит очень занятой вечер; он едет по ухабистым проселкам, по мостикам, через броды, по узким шоссе, устланным большими мокрыми листьями. Было чуть больше семи, когда он доехал до старого фермерского дома; и чуть больше четверти восьмого, когда, следуя уличной разметке, реагируя на зеленый и красный свет светофора, он заворачивает фургон в щербатый полукруг. Он припарковывается и торопливо входит в дом. В кухне – домашняя сцена. Пришла Фелисити Фий.
– Не понимаю, как все эти грязные стаканы попали в мойку, – вот что говорит ей Барбара.
– Вы хотите, чтобы я их вымыла, миссис Кэрк, – говорит Фелисити.
– Ну, было бы чудесно, если бы вы могли бы, когда уложите детей. Обычно перед этим они моются в ванной, – говорит Барбара.
– Вы хотите, чтобы я их вымыла, миссис Кэрк, – говорит Фелисити.
– А вы не против? – спрашивает Барбара.
– Вижу, вы уже обо всем договорились, – говорит Говард. – Сожалею, что задержался. Мне пришлось отвезти Генри домой. Он был без машины.
– Самопожертвования, на которые ты способен, оказывая кому-то услуги, – говорит Барбара, – не перестают меня поражать. Насколько понимаю, ты сейчас опять куда-то отправляешься.
– У меня встреча, – говорит Говард. – Психологическая. Все в порядке, Фелисити?
– Да, – говорит Фелисити. – Я пришла рано, и мы с миссис Кэрк все выяснили. Просто замечательно оказаться в настоящем доме. Мне жутко приятно.
– Отлично, – говорит Говард, – могу я подвезти тебя на твои занятия, Барбара?
– Нет, – говорит Барбара, надевая пальто. – Я доберусь сама. Ну-ну, психологическая встреча!
– Физиологическая встреча было бы, пожалуй, более точным определением, – говорит Флора Бениформ; ее нагое тело вздымается над ним, ее темно-каштановые волосы падают на сильные черты ее лица, обращенного к его лицу на подушке, а часы в ее белой спальне показывают семь часов сорок пять минут.
– Я хочу думать, что это и психологическая встреча, – говорит Говард, глядя на нее снизу вверх.
– Как и я, Говард, как и я, – говорит Флора, – ты начинаешь внушать мне сомнения. Я думаю, ты получаешь удовольствие от обманов, а я нет.
– Я же просто стараюсь придать вещам интерес, – говорит Говард. – Ну и тяжела же ты.
– Слишком толстая? – спрашивает Флора.
– Нет, – говорит Говард, – мне нравится.
Вокруг них – белая спальня Флоры с высокими глубокими окнами и встроенными шкафами и единственной картиной, большим эстампом в стальной рамке (ню Модильяни), с двумя маленькими стульями, на которых двумя аккуратными стопками сложена их одежда; в кровать они поспешили, однако Флора во всех этих делах сохраняет определенную упорядоченность. И вот теперь они лежат в постели, опускаясь и дергаясь в ровном ритме; большая кровать Флоры оборудована моторизированным вибратором, залогом здоровья, – ее единственная роскошь.
– Мангель, – говорит Флора, двигаясь на нем и над ним. – Я возмущена из-за Мангеля.
– Не разговаривай, Флора, – говорит Говард.
– Торопиться некуда, – говорит Флора, – до девяти тебе времени хватит. Кроме того, ты явился ко мне в постель не просто получать удовольствие, а должен дать мне отчет.
– Нет, Флора, – говорит Говард, – еще так, еще. Чудесно. Ты чудесная, Флора.
– Ты мне лгал, – говорит Флора, свирепо глядя на него со своего возвышения, – так ведь?
– Когда?
– Сегодня утром у себя в кабинете, – говорит Флора.
– Каким образом? – спрашивает Говард.
– Не сказав мне то, что ты знал. Не сообщив мне всей правды.
– Чересчур уж много правды, чтобы ее всю сообщать, – говорит Говард весело.
– Не понимаю, почему я допустила, чтобы ты кончил день у меня.
– Так ты же не допустила, чтобы я кончил, – говорит Говард.
Флора хихикает и говорит:
– Допустила, чтобы ты пришел сюда.
– Потому что хотела узнать остальное, – говорит Говард. – Потому-то, разумеется, я тебе остального и не сказал.
– Ах так? – говорит Флора. – Тогда скажи мне одно…
– Ш-ш-ш-ш, – говорит Говард. – Во время хорошей психологической встречи участники сначала занимаются главной темой, а вопросы задаются потом.
– Ладно, Говард, – говорит Флора. – Ладно, Говард.
И она извивается над ним, ее груди подпрыгивают, ее грудная клетка напряжена. Ее тело тут единожды, и дважды и трижды, потому что два ночника на тумбочках по обе стороны кровати отбрасывают его тенями высоко на стены. Эти абрисы – внушительное тело и его тени – ритмично движутся, и кровать ритмично вибрирует; личностный пульс в теле Говарда бьется сильно; и в семь часов пятьдесят две минуты в четверг 3 октября время звякает, как будильничек Бениты Прим, достигает пика, отцеживается, взрывается; а затем расползается, расширяется и снова становится дряблым, и обычным, и хронологическим временем, когда голова Флоры падает на грудь Говарда, и ее тело падает на него, и часы тикают в пустоту на тумбочке рядом с его вспотевшей головой.
Кровать под ними вибрирует медленно, лениво. Затем тело Флоры соскальзывает с него и замирает у его бока в тесном соприкосновении, хрупком единении. Их пот подсыхает, их пульсы замедляются, тени неподвижны. Они лежат так вместе. Флора с левой ладонью Говарда на ее большой правой груди, ее тело – длинное и плотное; Флора с ее докторской гейдельбергской степенью и ее знаменитой небольшой книгой о развитии привязанностей у маленьких детей. И Говард с правой ладонью Флоры на внутренней стороне его левого бедра – его аккуратное, пружинистое тело, усы Сапаты такие черные на его коже; Говард с его репутацией радикала, и его двумя широко известными книгами о современных нравах, и его многочисленными выступлениями по телевидению. Они лежат так в спальне компактной современной квартиры Флоры с обслуживанием, с гостиной вполне приличных размеров, отлично оборудованной кухонькой, второй спальней, служащей кабинетом, санузлом с ванной и встроенным душем, в одном из домов красивого квартала среди ухоженной природы зеленого пригорода, описываемого агентами, вербующими жильцов, как идеально отвечающий всем требованиям современного образа жизни, а особенно для одиноких людей умственного труда. Они лежат, а затем Флора шевелится, слегка поворачивается, приподнимает голову. У нее глубокое, серьезное, интеллектуальное лицо; оно наклоняется к нему. Он открывает глаза, он закрывает их снова, он снова их открывает.
