— Не теряй времени, — хмуро произнес Аббат. — Ищи.
Когда Анжелика вернулась, она обнаружила Адриана в часовне. Он сидел на черном грязном одеяле, молитвенно сложив руки и строго глядя в пространство.
— Как ты? — Она коснулась спутанных светлых волос.
Он слабо улыбнулся.
— Выжил.
— Болит?
Адриан еле слышно вздохнул.
— Болит.
— Что-нибудь хочешь? Бульона? Вина?
— Рано.
Анжелика присела на это жуткое одеяло и прижалась щекой к его плечу.
— А чего ж ты хочешь?
— Я видел человека, — тихо произнес Адриан. — Там, у тюрьмы. Он тебя преследует еще с Испании.
Внутри у нее все оборвалось.
— С Испании?!
— Да. Значит, смена имени не помогла. Два векселя — это еще не все. Что им от тебя надо?
Анжелика вздохнула, сунула руку в дорожный узелок и вытащила отцовскую Библию.
— Вот.
Адриан взял ее, осторожно раскрыл, пролистал несколько «страниц», покрытых гербовыми знаками, вернулся в начало, еще раз просмотрел все и протянул ей книгу. Он был взволнован.
— Здесь не хватает трех бумаг. Я знаю, как ты истратила две. А где третья?
Анжелика виновато пожала плечами.
— Я остановила войну.
Адриан обнял ее за плечи, прижал к себе. Она чувствовала, что он все понимает. Просто увидеть такую бумагу, даже одну, означало выписать себе неотвратимый смертный приговор. А их здесь были десятки. Эти документы можно было выкинуть, отдать, потратить — это не меняло ничего. Хозяева бумаг искали ее в Испании и нашли даже здесь, за сотни лье от Бордо. Не помогли ни подлинные документы с новыми именами, ни переезды.
— Тебе надо уезжать, — произнес Адриан. — Порознь мы незаметнее.
Она не хотела покидать его.
— Куда?
— В Бордо. К Терезии Кабаррюс. Встреться с ее отцом. Он знает этих людей. Может, как-то удастся договориться.
— Не удастся, Адриан, — тихо возразила она. — Я уже столько потратила!.. Ты же знаешь, такие долги не прощают.
— Да, такое не прощают, — эхом отозвался Адриан. — Но я хочу, чтобы ты жила. — Он замолчал, снял руку с ее плеча и медленно, с трудом развернулся к ней лицом. — Анжелика Беро, в моей жизни не было дня, чтоб я тебя не вспомнил, — глядя ей в глаза, с трудом произнес Адриан. — Здесь, перед лицом Бога, я предлагаю тебе любовь и свою руку. До конца. Когда бы это ни случилось. Ты выйдешь за меня?
Анжелика всхлипнула.
Зная, что ему невозможно нагнуться, она поднялась на колени, поцеловала его и сказала:
— Да, Адриан Матье.
Ничто не предвещало беды. Богатейший Бордо, центр всего жирондистского движения, направленного против «бешеного» конвента, держал свою линию спокойно и уверенно. Нелегитимных декретов здесь не признавали. Представителям Парижа Трейларду и Мэтью вежливо, но решительно указали на дверь. Вся республиканская армия ничего не могла с этим поделать. Столкнуться с жирондистами лоб в лоб Робеспьер откровенно боялся вплоть до 18 сентября 1793 года.
Терезия, занятая в основном ребенком и переоформлением финансовых документов, не следила за жизнью города. Поэтому она поняла, что дело нешуточное, лишь тогда, когда городской гарнизон оказался в руках якобинцев. Почти сразу в Бордо въехали комендант Гильом-Мари-Анн Брюн, присланный из Парижа, и военный комиссар Марк-Антуан Жюльен.
Переворот случился настолько внезапно, что горожане, привыкшие к законности, даже не успели сообразить, что происходит, а на следующий день стало поздно. Все должностные лица были уже арестованы.
Ясно, что Терезия тут же схватила ребенка, бумаги и помчалась в порт. Но тот оказался окружен солдатами. Туда пускали только тех людей, у которых имелись паспорта, выданные республикой, то есть никого из горожан.
Через два дня солдаты пришли за ней.
— Гражданка Кабаррюс, — зычно объявил ей здоровяк, дышащий чесноком. — Вы обвинены в измене как жена эмигранта маркиза де Фонтене.
— Бывшая жена, — поправила его Терезия.
Здоровяк удивился, вчитался в бумагу и кивнул.
— Да, верно, как бывшая жена.
Терезия поцеловала сына, показала гувернантке, где лежат деньги на хозяйственные расходы. Уже спустя час железная дверь городской тюрьмы с грохотом захлопнулась за ее спиной. В битком набитой камере стояли и сидели самые известные женщины города, жены депутатов, издателей и коммерсантов.
— Кто-нибудь знает, чего они хотят? — спросила Терезия, глядя в полутьму.
— Всех на гильотину, — мрачно прозвучало из-за угла. — Таков личный приказ Робеспьера.
Никто не возразил.
К ночи в камеру сунули еще несколько женщин. Охранник с факелом посчитал их по головам и захлопнул дверь. Потом о них забыли: только хлеб, вода и молчание в ответ на все вопросы. А за окном заработала гильотина. Этот звук, пока еще не знакомый жителям Бордо, Терезия помнила хорошо.
— Эй! — Она кинулась к двери и замолотила по железу. — Гражданин охранник! Подойдите, пожалуйста!
— Что тебе?
— Нам назначили комиссара?! Кто руководит трибуналом?
В камере повисла мертвая тишина. Женщины хорошо понимали, сколь многое зависит от ответа.
— Назначили. — Охранник усмехнулся. — Вас будет судить Жан-Ламбер Тальен.
По камере пронесся гул. Никто толком не знал, что ждать от этого человека.
Потом кто-то сказал:
— Есть такой. С ним можно договориться.
Все повернулись на голос. Это была мадам Лагранж, супруга местного редактора.
— Взяточник он, — с усмешкой произнесла женщина. — Как все они, когда начальство не смотрит. В Эндре и Луаре сколотил огромное состояние на таких беднягах, как мы.
Женщины возбужденно загудели. Было крайне важно понять, сколько он берет. Узницы расспросили об этом мадам Лагранж и приутихли. В целом впечатление о комиссаре складывалось нехорошее.
Этот сын дворецкого выучился на деньги господина и им же был устроен в прокуратуру клерком. При якобинцах он ненадолго попал в газетное дело и с тех пор изображал из себя простого типографского рабочего, самостоятельно поднявшегося с самых низов. Тальен пытался издавать газету, но дальше слабого подражания Марату не пошел. Он всегда примыкал к сильным. Этот опытный взяточник сначала запугивал и лишь потом начинал брать.
— Он еще не одну голову срубит, — мрачно предрекла мадам Лагранж.
Спустя примерно полчаса дверь загрохотала, и на пороге возникли два солдата. Они увели с собой Терезию Кабаррюс.
