— Ехайте, теть Поль, — сказал он ей, — ехайте и не думайте ни о чем. В лучшем виде за всем пригляд обеспечу, Ниночку накормлю и вас самих дождусь.
И знала Полина Ивановна, что все так и будет: и накормит, и приглядит где надо, и дождется саму ее, не уйдет. Верила в Петькину доброту с самых их с Шуркой пацанских времен еще и жалела потом, что развела судьба лучших друзей по разным сторонам жизни.
Для деда и бабки Заблудовских и всей прочей по их линии родни: сестры Аси с мужем Борей и племянником Ильей, который сам уже давно был папой, дедушкой почти, Льва Аркадьевича с многочисленными своими, ну и так далее, — для всех тех родных, другими словами, кто про брата Ванюшиного знать был не должен, про наличие его в природе вообще, так же как и не мог идентифицировать Милочкино происхождение, устроили отдельный прием в квартире на Пироговке. Там уж Ирина сама расстаралась, вспомнила прежние времена и решила своими руками стол накрутить, чтобы все с Усачевского рынка и без всякого подозрительного хлама из идиотских упаковок. Подумала, пока готовила, что совсем скоро здесь такое же дерьмо в пищу употреблять начнут, как у них там, в Америке. В смысле, у нас. И таким же дерьмом запивать будут, к этому все идет.
Про новую Ванькину занятость в деле оборота и приумножения отечественных финансов, кроме деда и бабушки, никто из родни не знал, поэтому спрашивали больше про жизнь тамошнюю и учебу, а отдельно — про математику, в которой, как всем было известно, родственник сильно преуспел. Айван отвечал серьезно и терпеливо, но после того как последний нетрезвый гость покинул пироговскую квартиру, он обнял Милочку, притворно вздохнул и, сохраняя на лице полное добродушие, спросил у матери:
— Почему я не сирота, мамми?
И тогда Ирина Леонидовна окончательно осознала — случайно и на не вполне трезвую голову, — что ничего для нее не изменилось в их с Ванечкой жизни, что он по-прежнему сын единственной матери, она же — по-прежнему мать собственного сына, и никакие другие в этой жизни люди, новые или старые, не отберут их друг у друга никогда и не подменят дурацкими откровениями любовь их и взаимную преданность. Осознала это и успокоилась…
Повестка из военкомата в адрес призывника Максима Александровича Ванюхина и Милочкины роды совпали по времени и пришлись на один и тот же весенний день. И если первое обстоятельство вызвало очередное Максово недоумение и легкое замешательство, то второе событие оказалось гораздо более серьезным не только по причине рождения наследницы рода Лурье. Милочка родила девочку, хорошенькую и чернявую, какими все они, Ванюхины-Михеичевы получались при родах, с маленькими пальчиками и аккуратными лепными чертами лица. И все, казалось, должно было сойтись: нормальное протекание родов, сверхкомфортные условия, в которые была помещена роженица, счастливые родители и безоблачное будущее. Одно не складывалось как надо — девочка родилась нездоровой, и это было ясно врачам, о чем они честно олигарховому семейству и сообщили. Более того — наблюдался явный случай олигофрении, выявленный на самой ранней стадии. Милочка была в ужасе, потому что уверилась наконец, наскребя из памяти все наводящие жуть обрывки случайных знаний, что это прямой результат наследственного алкоголизма в двух поколениях: в Люськином, которую она знать не знала, и самой ее, про отличительные особенности которого кое-что ей было достоверно известно. Тот факт, что была и другая причина нежданного заболевания, не менее возможная, чем первая, а именно — близкая ей по родственному наполнению кровь отца ее ребенка, Александра Егоровича Ванюхина, олигарха в недалеком прошлом, ныне покойного, Милочка в расчет брать не могла, поскольку причина эта раскрыта была не для нее. Известна она была лишь матери ее, Полине Ивановне, после прочтения Петюхиных пожарных писем из огневой чайной жестянки.
Айван, узнав в тот же день о первенце, не успел обрадоваться, потому что про неутешительный диагноз узнал одновременно, и это привело его в расстройство. Но расстроился, главным образом, из-за жены, — не хотел, чтобы Милочка переживала этот удар судьбы и испытывала материнские мучения. Занят он был на новой работе невероятно, но все равно сумел сообразить, что неполноценному грудничку понадобится теперь особый уход, и с этой целью тут же отдал необходимые распоряжения через Дмитрия Валентиновича. Полине Ивановне Милочка решила до поры правду не открывать: так ей насоветовала принесшаяся в роддом свекровь Ирина Леонидовна. Сказала, что и Нины одной с нее достаточно для огорчений ежедневных. Пусть мама лучше думает пока, что у дочки, по крайней мере, все в порядке, а там видно будет, может, все и образуется. Сейчас препараты имеются эффективные, не то что раньше, в советское время, когда крест можно было сразу ставить, если что-то оказывалось серьезней аптечного случая. А при надобности Марк Самуилович пришлет из Далласа все, что будет необходимо. Утешать невестку утешала, но сама иллюзий не питала.
— Скорее всего, врожденное, — сообщил ей роддомовский врач в разговоре на другой день. — Мог бы я вам голову поморочить, рассказать про инфекционные там разные, обменно-эндокринные воздействия, интоксикацию еще… — Он честно посмотрел на Ирину Леонидовну, и она, заметив в его глазах усталость и безнадегу, сразу почему-то всем его словам поверила. — Сами наверняка понимаете — неоткуда приобретенному в такой семье взяться, можно с высокой вероятностью исключить этот диагноз. — Он повел вокруг головой в неопределенном направлении, имея в виду стены, в которых разговор этот происходил, и добавил: — И все другое в этом заведении вряд ли было бы возможным, учитывая, с кем дело имеем: травматизм родовой, к примеру, или что-либо подобное, что зависит и от врача. Остается немного — вирусы могли бы быть еще: краснуха или же токсоплазмоз, но это заранее проверялось, там все чисто. Резус-фактор — тоже отрицательный, бывает еще, правда крайне редко, дискератоз, но это при явно недостаточном витамине А в первые месяцы беременности — тоже, полагаю, не ваш случай, да? Другое дело, — сменил он тему, подведя безрадостный итог, и пожал плечами, — куда то, что имеем, разовьется, малоумие это, в какую стадию. Там три есть пути, в недоразвитии психическом: дебильность — ну это самая легкая форма, имбецильность — средней считается степенью и идиотия. Последняя — та самая тяжелая, не дай, как говорится, Бог. Но это уже психиатр подключится когда, прояснится, надеюсь. И не сразу, конечно, тоже время пройти должно определенное. Но в любом случае, как бы ни обернулось, лечение длительным бывает обычно, чаще — пожизненным, — добавил он, перед тем как попрощаться…
Ирина продолжала внимательно слушать усталого доктора, но вдруг поймала себя на мысли, что смысл произносимых им слов пробивается к ней с трудом, потому что слова эти, до того как долететь до ее ушей и быть услышанными и понятыми, спотыкаются на своем пути о другие, не такие, как эти, но похожие, тоже из области удручающей врачебной безнадеги и тоже про случившуюся в несогласии с законами нормальной природы маленькую человеческую жизнь. Она слушала и слышала… «Это бывает по разным причинам… Энцефалит, к примеру, травма также внутриутробная или родовая… Недостаток кислорода в результате перекрытия плацентой, такое бывает тоже, а у близнецов особенно… Тогда случается инсульт, а он обычно с последствиями. Пуповина могла быть пережата нехорошо, и это у близнецов не редкость… Бывают и другие причины, генетического характера иногда случаются. Есть и необъяснимые науке случаи…»
