Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
По дороге выяснилось следующее. Вчера поздно вечером прилетели двое военных с автоматами. Сели возле церкви, но туда не сунулись, а нагрянули в уцелевшую часть села. Спросили, где Михайла Поп, зашли к нему, и сначала было тихо, а потом заголосила Михайлова баба. Народ высыпал на улицу, но к людям вышел один – дед его опознал, это тот, у которого лицо на месте, – и очень спокойно показал красную книжечку про «смерть шпионам». И пообещал, что, если кто вякнет, того возьмут в оборот как фашистского пособника. Пока один Михайла Поп пособник, вот с ним и разбираются, а что круто – так чего гниду жалеть?
Народ притих: военный был в своем праве, только не совсем прав. Когда церковь разбомбили, немцы пару дней шуровали в ней, разбирая завал, а потом кинулись искать Михайлу. Очень его искали, так искали, что снесли хату до основания, расковыряли весь подпол и натурально перепахали огород. Михайле это было побоку – он со всем селом прятался от войны в лесу, – а видела немецкое шевеление одна бабка, которой даже Армагеддон побоку, и та лежала дома на печи. Немцы ее допросили, куда Михайла делся, бабка показала в лес, те плюнули и убежали. Когда немцев из села вышибли и Михайла Поп вернулся к разоренному жилищу, он не особо горевал, переселился в бывшую женину хату и вообще глядел бодрячком.
– А он в натуре поп? – спросил дядя Боря.
– Да какой поп, заведующий складом. А склад-то в церкви был.
– Мать-перемать… – сказал дядя Боря и от волнения даже остановился.
– Соображаешь, – одобрил дед.
Когда немцы пришли, Михайла как лицо материально ответственное, а в целом выжига и фармазон, имел намерение при них развернуться. Но те отняли у него ключи от церкви и послали подальше. Михайла пытался стребовать с немцев расписку в том, что подотчетное помещение у него изъято, но вместо расписки схлопотал прикладом в ухо и сапогом по заднице. После чего немцев страсть как невзлюбил. И больше не совался к ним. И грозился, что они еще пожалеют. За каковую угрозу был немцами показательно высечен, да так, что потом неделю отлеживался.
И в общем, когда прилетела к Михайле «смерть шпионам», это было вроде правильно, а вроде и неправильно.
– И что дальше-то? – спросил дядя Боря, уже примерно догадываясь что.
Дальше военный ушел в дом, там опять завопили, потом стихли. И видно было, как эти двое задами ведут Михайлу на огород и в руках у Попа лопата. Через какое-то время на огороде стрельнули, снова заголосила баба, стрельнули еще раз. И военные ушли к самолету. И спокойно улетели в ночь. Потом на горизонте застрекотало несколько моторов, видны были сполохи – и все. Народ с факелами пошел смотреть, как и что. В хате лежала мертвая баба, а на огороде убитый Михайла съехал простреленной головой в раскопанный схрон, где валялось сколько-то немецкой электрической техники. Еще там была куча форменных немецких сапог, причем некоторые – в засохшей крови… Ну и так всего по мелочи, не твое дело. Сапоги и мелочевку народ поделил, а на технику дед наложил лапу. Потому что был сейчас как бы за старосту. Прежнего-то старосту забрала «смерть шпионам», только не поддельная, а самая настоящая, когда пришла в село вместе с наступающими советскими войсками. И между прочим, «смерть шпионам» сразу полезла в церковь, где принялась шуровать так остервенело, что только кирпичи летели. Немцы там копались без толку, потом наши, а искать-то надо было у Михайловой жены на огороде.
– Как же он это вытащил… – пробормотал дядя Боря.
– Известно как – через подземный ход.
– Откуда знаешь?
– Если подвал в храме глухой, с одним выходом только внутрь, будь уверен: подземный ход есть, – сказал дед назидательно. – Вот когда бомба в церковь ухнула, Михайла на другую ночь и полез. И еще ходил, думаю. У немцев одна команда завал в церкви разбирает, другая пробует в подвал через стену продолбиться – очень старались, очень, – а Михайла ползет себе да посмеивается. Отомстить решил и прибарахлиться заодно.
– М-да… – только и сказал дядя Боря.
– Меня другое занимает: там, в подвале, все были мертвые после бомбы или только пришибло их да придавило, а Михайла – добивал? Ему годков-то всего пятьдесят было, и колотушка – ого-го. И злой был на немчуру – не то слово.
– Господи, какая гадость… – пробормотал дядя Боря и снова остановился.
– Ты чего, механик? – спросил дед.
– Не пойду я с тобой, староста, извини уж, – сказал дядя Боря. – Сил моих нету на технику немецкую смотреть. Все это муть какая-то и глупость. Мерзость, понимаешь? Я тебя выслушал, и мне сейчас умыться хочется. А из-за этой мерзости такой славный мальчишка погиб… Золотой буквально мальчишка. И пилот божьей милостью, как у нас говорится. И руку свою, которой я глаза ему закрывал, пачкать в этой дряни – не могу… Присылай за бензином, староста. Пускай тащат хлеб, молоко, яйца, если колбаса домашняя – совсем хорошо, и самогон беру в неограниченных количествах. А технику электрическую – даром не возьму.
– Ну… Понимаю и сочувствую, – сказал дед. – Война, она вообще гадость. Чего она из человека наружу достает – иной раз посмотреть страшно. Вроде был человек, а стало – чистое дерьмо.
– Ты прямо как наш замполит. Слово в слово. Правильно говоришь.
– Может, я и есть в своем роде замполит, – усмехнулся дед.
– Из нашего мальчика война выплавила золото. Вот тебе святой истинный крест.
– Неплохо у тебя получается, – оценил дед. – Со смыслом. Ты из выкрестов, что ли?
– Из маслопупов я, – сказал дядя Боря. – Это такие механики, что сидят в корабельном трюме, в машинном масле по самый пуп и света белого не видят. Революционный матрос Одесской флотилии Шмаровоз, разрешите представиться. Веру отцов похерил, а на гражданской войне столько видел дерьма человеческого – во всем разуверился. А на этой – наоборот, взял да уверовал. Нашлись поводы, скажем так.
– Бывает, – кивнул дед. – Как звали парня вашего? Помяну его нынче.
– Тяпа, – сказал дядя Боря.
– У нас так не положено. Я, многогрешный, допустим, не поп, но какой-никакой, а дьякон.
– О-па! – Дядя Боря широко распахнул глаза. – А-а… Э-э…
– Михайла ту дырку сам нашел, – понял вопрос дед. – Ни в жизнь бы я ему, ворюге, подземный ход не показал. Ну да как звали мальчика?
– Лейтенант Тяглов, – сказал дядя Боря. – Лейтенанта Тяглова помяни.
И развел руками. Только сейчас до него дошло, что он никогда не звал летчика Тяпу по имени.
* * *
Особиста Ворона из полка забрали, прислав взамен капитана Тигрова, чем привели народ в замешательство – не танки же ему подбрасывать на порог! Насчет Ворона Особый отдел зверски погрызся с политотделом, и замполита тоже перевели – с понижением, за ослабление роли партии в воспитании кадров и близорукость. Спасибо, не осудили. Ворон успел нагадить всем: раз тринадцатая машина исправно летала, ее пилота Овсеенко записали в перебежчики. Соответственно, пострадал не один замполит – например, звено Матвиенко за атаку на церковь не получило орденов даже посмертно. Спасибо, опять-таки не затаскали Клёпу и Валерия Павловича насмерть по допросам. А историю с диверсантами и «пишущей машинкой» приказали всем забыть. Комполка уперся и надумал своей волей дать пилоту Фирсову, штурману Клепикову и механику Шмаровозу «За отвагу», но капитан Тигров ему отсоветовал. Больше всех разозлился Дима Фирсов: хотел солдатскую медаль. Но, подумав, сказал: «Меня-то лично награждать не за что, я просто летал кругами и светил фарами. А вот за ребят обидно».
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
