Книга Почем фунт лиха - Людмила Милевская

В Петербурге я, презрев ненависть тетушки, остановилась уВолошиновых. Квартиру на Васильевым я сдала на три года, дачу в Сестрорецке —на все лето, Алиска до смерти надоела еще в Москве, а Киря ее Ольги опротивелмне еще в молодости. Так где же останавливаться? Не в гостинице же при живом-тои единственном дядюшке.

Кстати, я вовсе не была уверена, что моему дядюшке сужденодолго оставаться живым. Впрочем, как и тетушке. Маруся в таких случаях говорит:

«Я прямо вся предчувствовала это».

Нина Аркадьевна глубоко спрятала свое горе. О том, что она втечение месяца похоронила двух своих детей, говорила лишь белая прядь в еетемно-русых волосах. За эту прядь я все ей простила. Я стала ее тенью,встречала с работы и кормила яблочными пирогами, растирала ее артритное плечо ивыслушивала нудные сентенции.

И Нина Аркадьевна сдалась. Она потеплела и оттаяла. Правда,легче мне жить не стало. Она по-прежнему учила меня с утра до вечера, передаваясвой такой жизненный и такой бесполезный опыт. Процесс воспитания стал целью еежизни. Делала она это, не выбирая выражений и не щадя моего самолюбия,прямолинейно и самодовольно, но я терпела. Кроме меня, тетушке воспитыватьтеперь некого.

Я осталась у нее единственная. Был, правда, и болееподходящий экземпляр — племянник Антон, но он оказался совершенно непригодендля воспитания. Во-первых, он никогда не бывал трезв. А во-вторых, жить емуосталось совсем немного. Цирроз печени — результат усердного поклонения Бахусу.

Нина Аркадьевна часто ездила в Лисий Нос. Я два раза ездилас ней. Она убеждала Антона лечь в больницу, но он наотрез отказался умиратьбольным.

— Буду умирать веселым, — заявил он, поглаживая бутылку спортвейном.

— Значит, пьяным, — заплакала она, обращаясь ко мне. — Соня,хоть ты ему скажи.

— Антон, поехали в Питер. Там спиртное дешевле, — сказала я.

— Там люди хуже, — ответил он. Нина Аркадьевна всплеснуларуками.

— Зачем тебе люди? Ты все равно сидишь здесь один как сыч.

— Люди мне не нужны, — отрезал Антон, делая два глотка прямоиз горлышка бутылки. — Мне нужна компания.

— Ему нельзя пить, — шепнула мне Нина Аркадьевна.

— Ему нельзя бросать пить, — шепнула я ей в ответ. — Онумрет в страшных мучениях.

Она заплакала, и мы ушли. Пока Нина Аркадьевна проверялапочтовый ящик Антона (по всем квитанциям уже давно платила она), я остановиласьпоболтать с соседкой. Надо сказать, что соседка Антона возненавидела Неллисразу же, с первых дней их знакомства. Естественно, именно поэтому разговорзашел о моей любимой подруге.

— Эта лахудра, как узнала, что Антоша смертельно болен, такбольше носа и не кажет, — зло поджимая губы, сообщила соседка.

— Почему вы так думаете? — решила я вступиться за Нелли.

— Да слышала, как она кричала ему: «Сдохнешь, и черт стобой. Цирроз — это как раз то, чего ты заcлyживаешь». Я не любительподслушивать, да окно было открыто.

Мне показалось это странным. Когда Нелли могла приехать кАнтону, если она все время у меня на глазах? Я задала этот вопрос соседке. Оназадумалась припоминая точное время.

— А поздно уже было, — кивая головой своим мыслям, вподтверждение сказала она, — я в сарайчик ходила кур закрывать, ну да, часовдесять и было.

— Я о месяце спрашиваю. В каком месяце?

— Месяц? А черт-те знает, может, май, а может, июнь, курымои уже ходили. Тогда еще о болезни Антошиной никто ничего не знал, и я оченьудивилась, даже не поняла, о чем это она говорит, а уже месяцем позже Нинапожаловалась на горе свое.

— Вы о чем? — спросила подошедшая Нина Аркадьевна.

Соседка скорбно поджала губы.

— Об Антоше, — всхлипнула она.

— Да, — нахмурилась Нина Аркадьевна и, взяв меня под руку,увлекла за собой.

— Медленно идем ко дну, — задумчиво произнесла она по дорогена станцию.

— Я бы не сказала, что медленно, — уточнила я, вспомнивКлавдию и Дениса.

В Питере я даром времени не теряла. Побывала в домеСибирцева, поболтала с соседями. Выяснилось, что Сибирцев жил тихо, гостей ксебе не водил. Никто не мог припомнить ни одного его друга или знакомого.

Зато у него обнаружился сводный брат с уголовным прошлым. Навопрос: «Где этот брат живет?» — все только руками разводили и плечамипожимали. Фамилии брата тоже никто не знал, а вот имя запомнили — Лаврентий. Современ Берии довольно редкое имя. Мало кому из родителей приходило в головунаграждать таким именем своего ребенка. А брата Сибирцева наградили. Почему?

Одно из двух. Или этот Лаврентий родился до того, как Бериястал врагом народа, или его отец — грузин. Второе вполне возможно, потому чтососеди отмечали его непохожесть на белобрысого Сибирцева. Старший брат былсмуглым и черноволосым.

И, похоже, дело с этим Лаврентием не совсем безнадежно. Явошла в очень теплые отношения с соседкой покойного Сибирцева, выяснила, чтозовут ее Мария Федоровна и любит она солить соленья и варить варенья.Поделившись с ней несколькими рецептами моей покойной бабушки, я снискала такоерасположение, что Мария Федоровна припомнила-таки одного знакомого Сибирцева:красивого, высокого мужчину, причем приятеля обоих братьев.

Высокий, красивый мужчина приезжал как-то к Сибирцеву, нодома его не застал.

— Он так настойчиво стучал, — припомнила Мария Федоровна, —что я выглянула в дверь. Он сказал, что хочет видеть Лаврентия. Я ответила, чтоон здесь не живет и редко бывает.

— Так мужчина этот не знает, где живет Лаврентий? — теряянадежду, спросила я.

— В том-то и дело, что знает. Он усмехнулся: мол, я знаю,где Лаврентий живет, но там его нет, а он мне срочно нужен, думал, что найду убрата. Мужчина ставил свой адрес и попросил передать или Сергею или его брату.А мы как раз купили дочке в подарок телевизор. Так коробка стояла в прихожей. Яи писала адрес на коробке. Если вам очень надо, я адрес дам, но только позже,когда дочка вернется с моря. Нет у меня ключей от ее квартиры.