— Аннабель, вы неплохо выглядите, — сказал Фрости. — Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно, — машинально ответила я.
— Не волнуйтесь, — улыбнулась женщина. — На данном этапе нам пригодится все, что вы сможете вспомнить.
— Я ничего не помню.
— Сэм говорил, что вы встречались с мужчиной. С ангелом. Помните?
Я закрыла глаза. Мне очень хотелось им помочь. Мне хотелось вспомнить.
— Просто обычный мужчина. Но он был со мной очень любезен, и с ним было хорошо и спокойно.
— Он пригласил вас к себе?
— Нет. Я поехала домой. И на небе светилась радуга.
Я хотела добавить, что радуга была знаком от моей мамы, знаком, что ему можно доверять, что это она послала его, чтобы он обо мне позаботился, но удержалась. Они все равно бы не поняли. Они просто посмеялись бы надо мной.
— Что случилось, когда вы приехали домой?
— Ничего. На следующее утро я снова поехала в город. Я разговаривала с вами по телефону.
— Я помню, — ответил Фрости. — Где вы были, когда мы говорили по телефону?
— На автостоянке. Я собиралась пойти в похоронную контору.
— Вы помните, как туда ходили?
— Нет. — Я закрыла глаза, изо всех пытаясь представить всю картину. — Я помню, что шла в сторону конторы, а он стоял и ждал меня.
Я посмотрела на Фрости. Он наклонился вперед, зажав руки между колен, и я вдруг вспомнила, что говорил Сэм во время одного из визитов в больницу. Накануне вечером он встречался с Райаном Фростом, и Райан рассказывал ему, будто его отец очень озабочен и встревожен, будто он что-то упустил во время того телефонного разговора, когда я стояла на автостоянке у торгового центра. Видимо, что-то уже тогда показалось ему странным, и он считал своим долгом что-то сделать, попытаться меня найти.
— Можете сказать, как он выглядел? — Теперь вопросы задавала женщина, имени которой я не запомнила.
«Это был ангел, — подумала я. — Как описать ангела? И для каждого он выглядит по-своему».
— Нет. — Я покачала головой. — Просто… Обычный мужчина.
— Он был выше вас ростом?
— Не помню.
Я наблюдала за Фрости, с набитым ртом уплетавшего яблочный пирог Айрин.
— О чем вы говорили? — спросила женщина.
— Не помню.
— Он просил вас пойти вместе с ним?
Я почувствовала, как к глазам подступают слезы — не оттого, что я не могла ничего вспомнить, но от ее настойчивых расспросов. Мне казалось, будто я подвожу их всех — подвожу Фрости, подвожу Сэма, Брайана и Айрин, которые были ко мне так добры.
— Аннабель?
— Я ничего не помню.
— Ладно, — сказала женщина, имени которой я не знала.
Она мне не нравилась. Ее сочувственная улыбка, блестящие волосы и белые зубы вызывали у меня головную боль.
— Я хочу спать. Я очень устала.
Встав, я вышла из комнаты. Айрин стояла в дверях кухни, и вид у нее был неловкий и суетливый. Похоже, она подслушивала у двери и отскочила, лишь когда я вышла, и не успела напустить на себя невинный вид. Взглянув на нее, я поднялась к себе. Мне было все равно, подслушивала она или нет, — мне нечего было от нее скрывать, кроме жалкого состояния моего мозга, неспособного вспомнить, что со мной случилось.
Я легла на кровать, слушая, что говорят обо мне внизу.
— Пока еще слишком рано, — твердил Фрости. — Хотя я думал, что она поправляется.
— Она действительно поправляется, — сказала Айрин. — Ей столько пришлось пережить! Просто ей надо немного отдохнуть.
— Нам придется еще раз ее расспросить, — сказала женщина. — Мы вернемся, может быть, завтра. Вдруг она что-нибудь вспомнит.
— Нет, — ответила Айрин. — Если она что-нибудь вспомнит, мы вам позвоним.
— Вряд ли это нас устроит, — заявила женщина. — Поймите, миссис Эверетт, — расследуются убийства. Нам нужно собрать как можно больше информации. Мы знаем, что делаем.
— Не знаете, — возразила Айрин. — Я не позволю вам мучить бедную девочку.
— Послушайте, — сказал Фрости, — так мы ни к чему не придем. Спасибо вам большое за ваше время и за пирог. Надеюсь, вы позвоните мне, скажете, как у нее дела? Пусть отдыхает, сколько потребуется.
Айрин с грохотом захлопнула за ними дверь.
«Неужели она на меня разозлилась?» — подумала я.
Колин
По вечерам я возвращался к своим конспектам по биологии, сравнивая записи с фотографиями.
Временами, когда настроение соответствует, я выбираю подходящий фотоальбом и ставлю его в качестве фонового слайд-шоу, занимаясь домашними делами. Все мирно и спокойно. И никаких звуков.
Шелли разложилась быстрее всех, возможно, из-за того, что в ее доме было теплее. Возможно, на химический состав телесных жидкостей повлияло и лекарство, которое она принимала. Во всяком случае, у нее отвалилось предплечье — сухожилия, которые обычно еще долго удерживают кости на месте после того, как исчезнет плоть, подвели ее, так же как при жизни ее подводило тело.
Я смотрел на свои записи по тафономии — науке о процессах, происходящих в теле человека или животного после смерти. Тафономические процессы не ограничиваются разложением, которое подразделяется на четыре или пять стадий, смотря какую книгу читать (стадия свежего трупа, вздутия, гниения — иногда ее делят на активное, или «влажное», гниение и продвинутое гниение — и стадия сухих останков), но также может включать иные процессы, в том числе связанные с внешним воздействием. Поэтому поедание падали, питание личинок мух, действие огня и каннибализм также относят к тафономическим процессам.
Меня всегда восхищала роль, которую играет в этом природа. Следует ли отделять деятельность человека от тафономических процессов, считая ее вмешательством? Я вполне могу считать поедание трупов животными частью процесса, поскольку животные обладают естественным инстинктом питания падалью, но как быть с каннибализмом? Куда интереснее наблюдать процесс без человеческого вмешательства, позволив природе без помех делать свое дело. Но, с другой стороны, сейчас все так или иначе подвержено человеческому влиянию, так уж устроен мир. Даже если оставить труп в уединенном месте, без человеческого влияния не обойдется — парниковые газы, озоновая дыра, кислотные дожди ускорят разложение наряду со всеми природными факторами. И потому практически невозможно отделить естественное от искусственного.
Жаль, что мне не с кем это обсудить. Будь жив отец, он наверняка бы заинтересовался. Его бесконечно восхищала природа, и, видимо, его интерес передался мне. Во время долгих воскресных прогулок, на которых настаивала мать, чтобы она «могла отдохнуть», он рассказывал о единстве всего живого, о прекрасных и поэтичных структурах и системах жизни и смерти. Все имеет свою цель, и все имеет свое место, право на существование, некую функцию. Жизнь и смерть, бесконечный самовоспроизводящийся цикл, танец, в котором все па естественны и природны. Ничто не исчезает, ничто не пропадает зря, ничто не оказывается не на своем месте. Все перемены случаются в нужное время и по определенным причинам.
