— Здесь много женщин, — заметила она.
— В городе полно покойников, еды нет никакой, и деньги не стоят ничего. Содержать вооруженный отряд становится все трудней и трудней. Остаются лишь те, кому некуда уходить и кто никому не нужен. Такие уж сейчас времена.
— По-моему, лучше не пускать их внутрь дома, — негромко произнес Ян. — Что, если среди предполагаемых союзников найдутся предатели? И, попав в дом, они снова перейдут на другую сторону. Не окажется ли так, что мы сами открываем двери для врагов?
— Я ручаюсь жизнью за тех, кто присоединился ко мне, — сказал Эйоуюэль.
— Алви тоже говорила, что они на нашей стороне, — напомнила Яну Кейт.
И все же, глядя на шеренгу солдат, марширующую к дому, она ощущала слабый холодок в затылке, словно воочию видела коварное сплетение в переменчивых нитях судьбы. Криспин Сабир, подумала она, спокойно и своими ногами в тюрьму не пойдет… Уж он-то не сдастся так просто.
Алви остановилась возле кольца солдат.
— Отец, — сказала она негромко. — Я пришла.
Она спокойно смотрела на этого мужчину, красавца, ее отца.
Строгие черты и светлые глаза были знакомы ей по собственному лицу, Алви ни на миг не усомнилась в том, что перед ней находится ее отец. Глядя на него, она не заметила никаких внешних признаков жестокости и зла, наполнявших душу этого человека. Как легко можно полюбить его. Как легко довериться ему. Не зная его истинной сути, она не испытывала бы никаких тревог и сомнений.
Она коротко помянула недобрым словом народ Семи Обезьян, научивший ее ходить по дороге и слушать ее истории. Она была готова забыть обо всем, что ей стало известно об этом человеке, броситься в его объятия и сказать: Папа, я так долго ждала тебя. Во время своего долгого путешествия через море именно так Алви и представляла себе эту встречу. Ей и в голову не приходило, что она увидит отца закованным в колодки и — более того — почувствует облегчение от этого.
— Алви, — сказал негромко Криспин. — Моя прекрасная дочь. Я и не знал, что ты так выросла.
Алви заметила, что глаза его наполнились слезами, он сглотнул и отвернулся.
— Ты очень похожа на свою мать. Она… тоже была очень красива.
— Я надеялась, что мы встретимся… при более приятных обстоятельствах, — ответила Алви, стараясь сочетать в своих словах и искренность, и любезность.
Криспин снова повернулся к ней, и в глазах его появилась насмешка над самим собой.
— Похоже, в данном случае я несколько перемудрил. Взгляд его обежал кольцо солдат, опустился на руки, окованные металлическими наручниками, и Криспин вздохнул.
Солдаты внимательно следили за ним. Алви старалась держаться подальше от их кольца, ощущая в этих людях настороженность и растерянность, вызванную ее появлением. Они явно боялись, что она или каким-то образом пробудит ярость в пленном, или попытается освободить его при помощи какой-нибудь хитрой уловки… или что она внезапно извлечет из ниоткуда оружие и начнет стрелять во все стороны. Но девочка замерла на месте, держа руки так, чтобы все могли видеть ее ладони, и не смотрела ни на кого, кроме отца.
— Мне жаль, что я так опоздал, — сказал он. — Прости меня за то, что я не был в гавани и не встретил тебя там. Прости и за то, что ты попала в заложницы и тебе придется страдать из-за меня. Но именно поэтому я отослал тебя когда-то давно из Калимекки.
— Я знаю, — сказала она. — Я…
Алви знала слишком многое из того, о чем не могла даже намекнуть ему. Не могла она рассказать ему и о том, что она не заложница и пришла сюда по собственной воле, потому что хотела избежать встречи с ним. Потупившись, она произнесла:
— Со мной хорошо обращаются, они не хотят мне зла. И они обещали мне, что не причинят тебе вреда.
Криспин расхохотался — с искренним и неподдельным весельем:
— Как любезно с их стороны — дать тебе подобное обещание. Наверно, они так ценят тебя, что не хотят огорчить.
Но смех этот быстро прекратился, и на лице Криспина вновь появились боль и сожаление.
— Они убьют меня. Они должны это сделать, иначе я найду способ убить их.
— Кое-кто из них считает, что за тебя можно получить хороший выкуп.
— Они ошибаются. Никто в Доме Сабиров не будет платить за мою жизнь. Во всяком случае сейчас, когда все стало по-другому. Мой собственный брат, как я полагаю, от радости пустится в пляс в тот самый миг, когда ему станет известно о моей смерти.
Он лукаво улыбнулся, впервые открыто проявляя перед Алви свою сущность — не ее отца, а убийцы, палача… человека, наслаждающегося муками других людей и властью над ними.
— Тем не менее мне бы хотелось посмотреть на это. Переговоры могут оказаться прелюбопытными.
— Я не позволю им убить тебя.
— Алви, чипиите, не позволь им убить себя.
— Парат, а она действительно ваша дочь? — спросил вдруг один из пленников.
— Молчать, сержант, — приказал охранник.
Криспин посмотрел на сержанта. Мундир этого человека отличался от мундиров других солдат. Кроме него, еще четверо пленников были в черной форме, а не в черно-зеленой с золотом. Строгость этих мрачных одежд и нечто, затаившееся в глазах четверых мужчин и женщины, заставили Алви поежиться. Ей захотелось прикоснуться кончиками пальцев к земле… послушать, что скажет дорога. Она вдруг почувствовала острое желание узнать, почему эти солдаты казались другими, узнать, почему в глазах этих пятерых пленников не было страха.
— Это моя родная дочь, моя наследница, — ответил Криспин сержанту.
Один из охранников повернулся к Алви и голосом достаточно любезным обратился к ней:
— А теперь возвращайся в дом, дитя. Здесь не безопасное для тебя место.
Алви кивнула, хотя уходить она не хотела. Ей еще нужно было кое-что сказать отцу. Кейт обязательно позволит ей снова поговорить с ним, подумала она. Кейт пообещала, что они не убьют его, если только это не придется сделать в целях самозащиты. Но ведь он не сопротивляется, позволяет стражникам делать с ним все, что они считают нужным, и ничем не угрожает им.
— Я приду в другой раз, чтобы поговорить с тобой, — сказала она. — Обещаю.
Криспин покачал головой:
— Никогда не упускай возможности сказать «прощай», дочка. Я усвоил это, когда был моложе, чем ты сейчас. Кто может дать нам гарантию, что мы встретимся снова? Делай то, что они хотят от тебя… и беги, если сумеешь. Чтобы тебе ни говорили обо мне, сколько бы лжи ты ни услышала, помни, что я пришел за тобой сразу, как только смог. — Голос его сделался мягче. — И помни, что я люблю тебя.
Алви прикусила губу, ей хотелось плакать, и несколько слезинок уже покатилось по щекам, а глаза заморгали, прогоняя их. Отец попал в плен из-за нее. И цепи на него надели по ее вине. Он сказал, что любит ее, и она верила этому… конечно, он не знал ее, но оставил для нее место в своем сердце — не для той, какой она была на самом деле, а какой он ее представлял — и любил, как умел.
