Саксони еще спала, когда я стащил с кресла свои одежки и на цыпочках прошел в ванную одеться. Мне хотелось приготовить ей действительно хороший прощальный завтрак, и для такого случая я приберег сочный флоридский грейпфрут.
Сосиски, омлет со сметаной, свежий хлеб с отрубями и грейпфрут. Я извлек все компоненты из холодильника и выстроил, как солдатиков, на столе у плиты. Завтрак для Саксони. К полудню она, вероятно, уедет. Не будет больше волос в раковине, ссор из-за Анны, никаких Рокки и Буллвинкля по телевизору в четыре часа дня[100]. Так, стоп, хватит. Я начал готовить завтрак, как безумный шеф-повар, поскольку уже скучал по ней, а она ведь еще не встала с постели. Когда она вышла в кухню, на ней было надето то же, что и в первый день нашей встречи. Три сосиски я в итоге сжег.
Она попросила меня позвонить на автовокзал и узнать про автобус в Сент-Луис, не отменен ли рейс из-за снега. Я позвонил снизу, из прихожей, глядя через дверное окошко на сугробы. Снег прекратился.
– Снег кончился!
– Я вижу отсюда. Ты в восторге?
Я скривился и отбил каблуком несколько тактов.
– Галенский автовокзал слушает.
– Здравствуйте, да, гм, я хотел узнать, сегодня будет автобус на Сент-Луис в девять двадцать восемь?
– Чего ж не быть? – На другом конце провода отчаянно скрипели, как деревянный индеец у входа в табачную лавку.
– Ну, знаете, снег, и вообще...
– А цепи на колесах? Этот автобус ничто не остановит, приятель. Иногда он опаздывает – но никуда не денется.
В прихожую вошла Саксони с половинкой грейпфрута в одной руке и ложкой в другой. Зажав микрофон, я обрисовал ситуацию с автобусом. Саксони отворила входную дверь и выглянула на снег.
Я повесил трубку и не мог решить, то ли возвратиться в кухню, то ли подойти к Саксони и посмотреть, что она будет делать. Но струсил и все-таки вернулся на кухню.
Мой омлет был еще теплый, и я, положив сметаны на край тарелки, быстро с ним расправился.
– Сакс, ты завтрак доедать не собираешься? До Сент-Луиса долго ехать.
Она не ответила, и я решил, что лучше оставить ее в покое. Наливая кофе, я представил, как она ест у двери свой грейпфрут и глядит на последние снежные хлопья.
Я допил вторую чашку кофе и стал нервничать. В тарелке Саксони было полно еды, в чашке – до верху чая.
– Сакс?
Я швырнул салфетку на стол и встал. В прихожей ее не было, равно как и ее куртки, и саквояжа. На батарее у двери она оставила выеденную кожуру грейпфрута и ложку. Сдернув с вешалки куртку, я бросился к двери. Зазвонил телефон. Я ругнулся и схватил трубку:
– Алло! Слушаю!
– Томас? – Это была Анна.
– Анна, давай потом, хорошо? Саксони только что ушла, и мне нужно ее догнать, пока не уехала.
– Что? Томас, это просто смешно. Очевидно, раз она ушла, ничего тебе не сказав, то не хочет тебя видеть. Оставь ее в покое. Она не захотела прощаться. И это можно понять.
Я рассвирепел. Анниными перлами я был сыт по горло, а хотелось кое-что сказать Саксони, прежде чем она уедет. Крикнув, что перезвоню, я повесил трубку.
Холод высосал из моего тела все тепло, еще пока я спускался с крыльца, и, выходя из калитки, я стучал зубами. Мимо медленно проехала машина, позвякивая цепями на колесах и отбрасывая снег из колеи. Я знал, что до отхода автобуса еще час, но все равно припустил бегом. На мне были тяжелые теплые сапоги, и продавец гарантировал, что ноги в них не замерзнут до минус тридцати. Но бежать они позволяли лишь трусцой. Вдобавок я не взял перчаток, и пришлось засунуть руки в карманы. Шерстяную шапку я тоже не надел, отчего уши и даже щеки начало кусать.
Наконец увидев Саксони, я перешел на шаг. Я не знал, что сказать ей, но нужно было что-то сказать на прощанье.
Наверное, она услышала мои шаги, потому что, когда я уже почти догнал ее, обернулась и поглядела на меня в упор:
– Лучше бы ты меня не провожал, Томас.
Я запыхался, и глаза слезились от мороза.
– Но почему ты вот так ушла, Сакс? Почему меня не подождала?
– Могу я для разнообразия хоть что-нибудь сделать по-своему? Ничего, если я уеду отсюда так, как хочется мне?
– Брось, Сакс...
Злость в ее глазах погасла, на несколько секунд Саксони зажмурилась и так, с закрытыми глазами, и проговорила:
– Томас, мне и так достаточно тяжело. Пожалуйста, не делай еще хуже. Возвращайся домой и работай. Со мной все будет в порядке. Я взяла с собой книжку и спокойно посижу почитаю на автовокзале, пока не придет автобус. Ладно? Я позвоню тебе в конце недели. Хорошо?
Она коротко улыбнулась мне и наклонилась за саквояжем. Я даже не попытался вынуть руки из карманов. Прохромав шага два, она перехватила саквояж поудобнее.
Но в конце недели Саксони не позвонила. Я специально никуда не уходил начиная с вечера среды, но она не звонила. Я не мог понять, хорошо это или плохо, означает ли это обиду, или забывчивость, или что-то еще. Поскольку Саксони была не из тех, кто обычно забывает подобные вещи, я нервничал. Фантазии рисовали мне, как она устало взбирается по ступенькам какого-нибудь обшарпанного домишки с бурым покоробленным объявлением в окне: “Комнаты внаем”. Саксони стучит в дверь, и отпетый насильник или маньяк с мясницким ножом приглашает ее на чашку чая.
Или еще хуже: сверкающее новизной здание, хозяин ростом шесть футов два дюйма, пепельный блондин и чертовски сексуален. Я был в отчаянии. Если я оставался ночевать в нашей квартире, то кровать казалась огромной и холодной, как океан. Если шел к Анне, то ночь напролет думал о Саксони. Естественно, я знал, что, будь Саксони здесь, мое влечение к ней было бы меньше и мы бы снова разругались, но ее не было, и мне ее не хватало. Мне очень ее не хватало.
Она позвонила во вторник вечером. Ее голос кипел энтузиазмом и возбуждением, и у нее была куча новостей. Раньше, в колледже, у нее был друг из Сент-Луиса. Оказывается, он до сих пор там и живет. Она даже подыскала халтурку на неполный рабочий день в одном детском учреждении. Дважды ходила в кино, посмотрела последнего Олтмена[101]. Ее друга зовут Джефф Уиггинс.
