Позвони мне, если что-то понадобится, – номер ниже. Я скучаю по тебе, счастлив за Истерлингов и рад будущему ребенку. Больница – это не надолго, Марис. Уверен в этом. Остальное, все радости, будут ждать тебя, когда ты вернешься домой, и у тебя будет целая жизнь, чтобы наслаждаться ими.
Люблю,
Инграм
Она со слезами на глазах посмотрела на меня.
– Бедняга. Что мы можем сделать для него?
– Наговори на пленку и пошли ему.
– Нет, что-нибудь побольше. Вся его жизнь ушла, Уокер. Самое близкое к этому чувство я испытала, когда в Мюнхене меня преследовал Люк. Эта ежедневная мука. Быть здесь, в больнице, – пустяк по сравнению с этим.
– В своей пленке скажи ему, чтобы позвонил парню по имени Майкл Билла. Я дам тебе номер.
– Кто это – Майкл Билла?
– Один мой знакомый в тех краях. Они понравятся друг другу.
– Откуда тебе знать, что он не погиб во время землетрясения?
– Я… на днях говорил с ним. Поверь мне, Марис. Они созданы друг для друга.
– Хм-м. Чего-то ты не договариваешь. У тебя сжались губы. Как всегда, когда ты что-то скрываешь.
Я поцеловал ее в лоб и улыбнулся, точно прожженный политик.
– Я знаю тебя, Уокер. Ты в эти дни много чего скрываешь от меня. Разве не так?
– Не так уж много.
– Достаточно. Что случилось с тем психом на велосипеде? Ты выяснил что-нибудь еще?
– Думаю, он притаился. Хочет, чтобы я еще немного подумал о мистере Карандаше.
– А как твои сны? В них еще что-нибудь случилось?
– Ничего.
– Вот, опять поджал губы.
– Марис, у тебя и так есть о чем подумать. Я не скрываю ничего, с чем не могу справиться. Конечно, сны продолжаются, и меня беспокоит велосипедист, но в этом ничего нового. Больше всего меня беспокоишь ты. Ты и ребенок важнее всего остального. Если хочешь помочь мне, береги себя. Инграм прав. Наше землетрясение – это твоя болезнь. Но у нас еще есть шанс победить ее. Я не пытаюсь тебя излишне оберегать от всего, но если ты сумеешь продержаться до выздоровления, мы сможем сказать: «Плевать нам на всякое землетрясение. Наша жизнь принадлежит нам самим».
Я не знал никакого Майкла Биллы. Его имя и телефон возникли у меня в голове, как «кулак к подбородку» на вокзале. Я лишь знал, что, когда Билла и Инграм Йорк встретятся, они полюбят друг друга.
– Вам помочь, сэр?
– Я ищу отдел детской литературы.
– Через два прохода направо. Вы ищете что-то конкретное?
– Я хотел узнать, есть ли у вас какое-нибудь издание сказок братьев Гримм.
– Есть несколько разных. Я уверен.
Я миновал отдел художественной литературы. Мое внимание привлек новый роман Стивена Кинга «Плоть и кровь» (переведенный на немецкий как «Schmerz»), и я задумался, не купить ли его. Но немецкий заголовок («Боль») напомнил мне, как сильно перевод может отличаться от оригинала. Из уважения к Кингу я решил дождаться, когда в город прибудет английская версия.
Отдел детских книг был небольшой, но уставленный этими высокими, тонкими, красочно иллюстрированными книжками, которые так дорого стоят и от которых у ребенка так мало остается после одного-двух прочтений. Десять долларов за одиннадцать слов на каждой странице о потерявшемся мячике, который нашел дорогу домой.
Там и сям рядом с ними теснились стандартные издания классики. Ганс Христиан Андерсен, Шарль Перро, «Макс и Мориц» Вильгельма Буша. В детстве я не так много читал, но запомнил именно эти книги и еще кое-каких старых друзей, создававших настоящие миры, а не длинные страницы с яркими красками и вялыми кульминациями.
Я увидел два экземпляра братьев Гримм: одна книжка была для совсем маленьких, а другая без выкрутасов и иллюстраций, напечатанная старым немецким шрифтом. Я выбрал вторую. Вспомнив рассказ Бака о «каноническом» тексте сказок, найденном в Оленбергском монастыре, я глянул на титульный лист.
– Это то, что ты ищешь.
Узнав голос, я обернулся. Он подстриг бороду и облачился в темно-синий двубортный костюм, точно такой же, как был у меня.
– Красивый костюм.
Ему это как будто польстило.
– Я тоже так подумал, когда увидел тебя в твоем. Яблочко от яблони…
– Почему ты теперь нормального роста?
– Перемены. Что-то новое. Новые перспективы. Так тебе нужна эта книга или нет? Я купил ее для тебя, можешь взять. Я уже знаю сюжет. – Он улыбнулся, показав белые ровные зубы.
– И новые зубы?
– Тебе не нравятся? – Он сложил руку в кулак – знакомый жест, и поднес к подбородку. Когда он снова улыбнулся, его зубы представляли собой коричневое кладбище, которое я видел раньше. – Так лучше?
– Зачем ты здесь?
– Ты все еще хочешь поговорить со мной, Вальтер. Мне казалось, я один раз давал тебе уже такую возможность. – Он отдернул обшлаг и посмотрел на золотые часы. – У тебя пять минут.
– Этого мало, слишком быстро. Ты должен дать мне время подумать, о чем спросить.
– Я ни хрена тебе не должен, сынок. Хочешь поговорить со мной? Говори.
– Это ты вызвал у Марис кровотечение? – Да.
– Зачем?
– Чтобы кое о чем тебе напомнить.
– Ты оставишь ее в покое, если я уйду к тебе?
– Я оставлю в покое обоих – и ее, и ребенка. Это мальчик, если интересуешься. И будет больше похож на нее, чем на тебя, – если когда-нибудь вырастет.
– Зачем тебе вредить ей? Какой смысл?
– А зачем ты вредишь мне, мальчик? В этом больше смысла? Я открыл перед тобой все возможности в мире. Но теперь впервые ты в точности знаешь, что происходит, так что это финал… Если останешься и попытаешься быть человеком, я остановлю тебя. Если вернешься ко мне, то оставишь после себя счастливую вдову и ребенка. Твой сын вырастет с чудесными мыслями о своем умершем папочке, а твоя жена больше не выйдет замуж. Она очень любит тебя. На этот раз сделай разумный выбор. Не как та гречанка.
– Это ты сделал Лиллиса таким?
– Да. У тебя полторы минуты.
– А что, если я пойду с тобой?
– Сначала ты здесь умрешь. Мы покинем этот мир и вернемся в тот, которому ты принадлежишь. И тогда мне придется снова показать тебе, как стать самим собой. Тем, кем ты должен быть.
– В одном из снов ты сказал, что наше место в Вене!
– В другой Вене, Вальтер. В городе, который ты забыл. В прошлом ты столько раз был здесь со мной. И в каждой жизни ты чувствовал тягу жить здесь, но так и не понимал почему. Вена – город твоего отца. Последний вопрос.
