«Господь всеблагой!»
В кроне дерева, уже принявшей цвета осени, но все еще не облетевшей, на толстой ветке сидела невероятная птица. Размером со взрослого горного орла, только с золотисто-рыжим оперением, а вот голова у нее была человеческая. И да, это была женщина невозможной, божественной красоты. Черты ее лица были совершенны, но как бы — холодны, лишены чувства. Глаза — Тина видела их отчетливо — цвета меда, а длинные волосы отливали благородной бронзой.
Крик прервался. Настало мгновение глубокой тишины, а потом женщина-птица запела. У нее был гортанный, как бы клекочущий высокий голос с сильным носовым оттенком.
— Таэа нойя э е э байра…
«Небеса ликуют, жизнь полнит воды и камень гор…» Птица пела, используя старую речь, сплетая легкие и емкие слова в косы изысканных фраз. Ее пение было великолепно. Оно пленяло и уводило за собой в далекое далеко сказочных миров, где не властен Вседержитель и где не смог он отменить древние законы и укротить силу древних богов. Здесь гремели первозданные громы, и исполинские молнии Первых дней били в еще не уснувший камень континентов. Воплощения природных сил резвились в водах и небесах, и перволюди выходили из недр Матери Земли навстречу новорожденным Солнцу и Луне…
— Тина! Тина! Проснись, девочка! — Крик дамы Адель прервал чудный сон. Грезы развеялись, и Тина обнаружила себя по-прежнему стоящей напротив Сгоревшей сосны.
— Что?! — спросила она, оглядываясь в поисках дуба и женщины-птицы. — Где?
Но не было поблизости никакого дуба, и никто не пел, сидя в его ветвях, лишь шелестел усилившийся ветер в кустарнике да клекотала быстрая вода на камнях переката.
— Я… — Она почувствовала, как просыпается от зачарованного сна «Дюймовочка» Глиф, путешествовавшая в ее кармане. — Я…
— Это была птица Аюн, — тихо сказал ди Крей. — Вещая птица заветных времен. Вот уж не думал, что сподоблюсь встретиться с таким чудом.
— Я тоже. — Голос Адель звучал хрипло, но она, судя по всему, вполне себя контролировала.
— А я думал, это все сказки. — Ремт был задумчив, и Тина, знавшая его тайну, полагала, что понимает отчего. — Впрочем…
Что он имел в виду, так и осталось неизвестным.
— Какого цвета у нее перья и волосы? — Вопрос ди Крея удивил Тину, и она не сразу нашлась с ответом.
— Не разобрал! — с сожалением признался Ремт Сюртук.
— Кажется, светлые. — Похоже, Сандер Керст не был до конца в этом уверен, но предположения не утаил.
— Определенно темные! — возразила Адель.
— Не скажу! — пискнула на старой речи Глиф. — Мы все видим, как есть.
— Ну, я где-то так и предполагал, — хмыкнул Ремт.
— Мне она показалась рыжеватой. — Ди Крей тоже говорил неуверенно.
— Да что вы такое несете! — вскричала донельзя удивленная их ответами Тина. — У нее были золотисто-рыжие перья и волосы цвета красной бронзы.
— Рыжеватая, — задумчиво кивнул ди Крей. — Но это не важно! — отмахнулся он от какой-то своей мысли. — Миледи, птицу Аюн отчетливо видели только вы, и это означает, что пела она исключительно для вас, а мы все были лишь счастливыми свидетелями чуда.
— Для меня? — не поняла Тина.
— Для тебя, девочка, — улыбнулась Адель. — Поверье утверждает, что птица Аюн всегда пророчит лишь для одного. И только ему открывает свой истинный облик. А пророчит она только удачу, так уж у нее заведено.
4
Семнадцатый день полузимника 1647 года
В конце концов ущелье Сгоревшей сосны, а оно оказалось весьма протяженным, вывело компаньонов на маленькое плато, расположившееся выше зоны лесов. Здесь уже не встречались ни сосны, ни кедры, тем более не росли на этой высоте дубы и буки. Только низкие кустарники, вереск, жесткие травы да мхи. Стало по-настоящему холодно, так что ночью вода замерзала в котелке. Кое-где среди валунов и обломков скал виднелись белые, искрящиеся на свету пятна, но снег здесь прошел дня два-три назад. Сейчас же погода стояла холодная, но сухая, и небо сияло прозрачной синевой. Ни облачка, ни тучи. Простор и безмерная высота.
— Ну, вот и Ладонь Зар’ака, — сказал ди Крей, когда, вывернув из-за скал, тропа вывела их на плато. — Полдня пути прямо на запад, а дорога здесь должна быть удобная, без помех, — и мы у Ворот Корвина. А уже за ними, как он и сказал, — последние слова Виктор произнес с особым выражением, — Холодное плато. Там будет сложнее: дорога дрянь, да и долгая, путаная. Хорошо, если в три дня одолеем, а ветер на Холодном плато такой, что вымораживает до костей. Оттого оно так и называется, это плато. Там и летом-то нежарко, особенно ночью, ну а в зимнюю пору — вообще адские погреба!
Ди Крей был странным человеком. Он то говорил как философ, то превращался в истинного лесника — кондового горского проводника, человека простого и как бы незатейливого. Вот только Тина видела, чувствовала — он куда сложнее. Однако если Виктор что и скрывал, делал он это не во зло, не с намерением навредить ей ли, кому другому. Просто у него, как, впрочем, и у остальных компаньонов, имелись свои непростые резоны и секреты, разглашать которые он не обязан. Да и ей, Тине, лезть в чужие дела не следовало. Есть и есть, пусть так и остается. Но какие бы тайны ни скрывал спокойный взгляд ди Крея, человек этот вызывал у Тины скорее симпатию, чем простую и, в общем-то, равнодушную по своей природе дружественность дорожного попутчика.
— «Ворота Корвина»? — переспросила Тина, вглядываясь в подернутую легкой дымкой даль. На мгновение ей показалось, что завеса раздвинулась и она видит две высокие красные скалы-колонны, как бы обрамлявшие проход в новое ущелье, узкую щель, рассекающую сплошной скальный массив, взметнувшийся на добрую сотню метров вверх и протянувшийся на юг до плеча могучей горы и на север — до головокружительного провала в никуда.
— Это те скалы? — спросила она ди Крея. — Вот те — красные?
— Красные? — Виктор посмотрел туда, куда указывала Тина, и обернулся к ней. — Ты видишь красные столбы?
— Нет, — мотнула головой Тина. — То есть да. Нет, конечно! Черт! — воскликнула она, окончательно запутавшись. — Я их увидела… Или мне показалось, что увидела? Красные, высокие, а между ними узкая темная щель…
— Ворота Корвина, — кивнул ди Крей, не спуская с нее взгляда. — Так они и выглядят. Но я их не вижу, слишком далеко. Подумайте об этом на досуге, миледи, это стоящая тема для размышлений.
«Да уж…»
Иногда он обращался к ней на «ты», а иногда — на «вы», и было невозможно сказать, когда он иронизирует, а когда — серьезен.
— Что там? — спросил, подходя к ним, мэтр Керст. Сейчас была его очередь вести за собой караван вьючных лошадей.
— Плато Ладонь Зар’ака, — объяснил, подходя вдоль цепочки лошадей, Ремт Сюртук. — Пять-шесть часов пути, и мы войдем в Ворота Корвина. Я к тому, что, если не топтаться, а поспешить, успеем затемно и до Холодного плато добраться, и найти в скалах у Темного зеркала удобное место для бивака. Это значит, чтобы самим на холодном ветру не пропасть и лошадей не погубить.
