Аню я обнаружил у ее «девятки».
— Как ты? — спросила она, неловко усмехнувшись.
Поскольку на улице было темно, я не мог ручаться, но мне показалось, что девушка покраснела.
— Уже лучше, — ответил я на вопрос.
— Голова не болит?
— Чуть-чуть.
— Я сильно испугалась, когда ты потерял сознание. Хорошо, отец Александр оказался рядом. Он всегда может помочь. Многие здесь уверены, что он даже умеет лечить… молитвой или чем-то еще. Я не очень в этом разбираюсь.
— Он действительно умеет лечить.
— Хорошо… — снова засмущалась девушка. — С кем ты поедешь?
— Еще не определился.
— У меня есть одно место. Если хочешь…
Я пообещал подумать и направился к Священнику. На самом деле следовало обговорить детали бегства из славного города Приморска. Насколько я понял, оно не обещало быть легким.
Отец Александр стоял рядом со своим «крайслером». Его окружала группа людей, среди которых я заметил и тех двух парней в банданах, что встретили нас при входе. Свин вертелся где-то рядом. Простодушное рыло моего старшего офицера, похоже, вызывало симпатию у беглецов. Финансовые спекулянты Черногорцевы даже угостили его кексом, извлеченным из полиэтиленового пакета. Я подошел поближе к собравшимся и прислушался.
— Я не могу вам что-то обещать, — тихо говорил отец Александр. — Но я прошу вас настроиться. У нас есть силы, но главная сила — не снаружи, а внутри. Если вы используете ее, мы прорвемся. Если нет… Лучше не будем рассматривать такой вариант…
Он говорил тихо, волнуясь. Это означало, что Священник сосредоточен. И говорит действительно важные вещи, иначе он, по обыкновению, пересыпал бы свою речь шутками и анекдотами из жизни святых, которые очень любил.
— На что мы должны настраиваться? — спросила Саша.
При неярком свете восходящего солнца две предосудительные с точки зрения нравственности «Стоящих рядом» подруги выглядели еще более жалко, чем вчера вечером. Воробушки воробушками, тщательно прикрывающие редкими перьями свое неправильно ориентированное чувство…
— Есть два варианта, — сказал Священник. — Те, кто может верить, пусть верит. Верьте, что мы прорвемся! Но у вас не должно возникать даже малейшего сомнения в этом. Иначе лучше использовать второй вариант.
Он помолчал, очевидно, тщательно взвешивая в уме слова, которые хотел сказать.
— Нет ничего хуже, чем полувера. Когда человек то верит в успех, то нет. Помните Апокалипсис? «О если бы ты был холоден или горяч…» Тот, кто колеблется, никогда не выигрывает. Надо либо верить — и тогда победа придет по вере. Либо, наоборот, не верить вовсе, выбросить свои надежды на помойку — и тогда победа даруется свыше по принципу воронки.
— Воронки? — переспросил гламурный фотограф, стоявший чуть поодаль.
— Когда вас затягивает в воронку, надо расслабиться и отдаться движению воды, — пояснил отец Александр. — В таком случае есть шанс быть выброшенным наверх. Поэтому верьте или не верьте, но только не будьте посередине! Все, Бог благословит! По машинам!
Люди начали расходиться. Я дожидался, развлекаясь догадками, какой процент от общего числа будет верить без сомнения, а какой, наоборот, погружаться в водоворот отчаяния. Подсчеты как-то не складывались.
Отец Александр подошел ко мне. Вскоре к нам присоединился Свин: рыло в крошках, но довольный, я бы даже сказал — веселый.
— Познакомьтесь с сербами, — предложил Священник, — кроме вас, они — единственные, кто держал оружие в руках.
Сербами оказались двое парней в банданах, что дежурили при воротах.
— Горан, — представился высокий брюнет с криво сросшимся носом.
— Зоран, — кивнул его товарищ, чуть ниже ростом, со светлой трехдневной щетиной.
Оба парня говорили с легким акцентом, но весьма правильно, чисто.
— Ребята воевали с генералом Младичем, — пояснил отец Александр. — А после войны перебрались в Россию и решили организовать курорт для экстремалов.
— Дайвинг, парашют, водный скейтборд, — начал перечислять Зоран, но Горан перебил его:
— Оказалось, экстрима в Приморске хватает и без нас…
Священник помолчал немного, вычерчивая узоры на мокрой плитке носком своей туфли.
— Думаю так, — приступил к описанию плана он. — Я поеду впереди. За мной — сербы на своем «патроле».
— Единственная вещь, оставшаяся в нашем распоряжении, после того как «Стоящие» перекрыли нам кислород, — вставил Зоран.
— Гаврила замкнет колонну, — продолжил Священник.
— Мне остается середина, — мысленно подытожил Свин. — Самое теплое и самое безопасное место. Я поеду с Черногорцевыми. Очень располагающая семейка.
— Твои слова да Богу в уши, — перекрестился отец Александр, вызвав удивленные взгляды сербов, не понявших, чьи слова следует вложить в уши Всевышнему. — Надо только решить, с кем поедет Гаврила.
— Я уже определился.
— Тогда с Богом… Да, Горан, вот еще что… Возьмите рацию к себе в машину.
— Почему в нашу? — нахмурился серб. — Она что, в «крайслере» не работает?
— Работает. Но все равно возьмите. Базовый передатчик должен быть у вас. А переговорные устройства раздайте каждому водителю.
— На всех не хватит, — прикинул в уме Зоран.
— Тогда через одного. А у Гаврилы он должен быть обязательно. Все, по коням…
Машины медленно покидали церковный двор. От выхлопных газов воздух как-то сразу поседел и добавил моменту определенную трагичность. Священник выгнал свой «крайслер» за ограду, поставил его так, чтобы не преграждать путь остальным автомобилям, и вернулся обратно. Последний поклон насиженному месту…
— Что «Стоящие» сделают с храмом? — спросил я у него.
Я стоял рядом с фиолетовой «девяткой», облокотившись на крышу. Аня прогревала мотор. Мы замыкали колонну, поэтому выезжали со двора последними.
— Ничего, — пожал плечами Священник. — Службы будут продолжаться.
— У них есть священники? — удивился я.
— Разумеется.
Я вспомнил, что в моем Присутствии мужчина часто читал Библию.
— А пастыри тоже проходили обработку в Москве? — праздно поинтересовался я.
— Нет, — вздохнул отец Александр…
Предпоследняя машина покинула церковный двор. Из фиолетовой «девятки» требовательно просигналили.
— Иди, — попросил меня Священник, — мне надо остаться здесь еще на несколько минут.
Я сел рядом с Аней на пассажирское место. Краем глаза я видел отца Александра, одиноко стоявшего на пустом дворе перед храмом. Вокруг него валялись обрывки бумаги, брошенные вещи. Цветные витражи безжизненно темнели. Оставленные открытыми двери скрипели от сквозняка. Не знаю, что чувствовал Священник в этот момент. Знаю только, что во время службы в Отделе он тоже страдал. Ему, как и мне, не совсем нравилась та работа: разрушать, девальвировать чью-то веру… И он решил созидать. Но судьба в очередной раз сделала свой ироничный кульбит. Рядом с отцом Александром появилась вера, хотя и не совсем такая, как этого хотел он. И ему пришлось спасать людей, в общем и целом, как я понял, прохладно относившихся к вопросам вероучения и любой веры вообще. Тому, кто сказал «Жизнь — это странная штука», определенно надо поставить памятник на главной площади Ватикана…
