Книга Трансмиграция Тимоти Арчера - Филип Киндред Дик

Билла пришлось отправить в больницу снова скорее, чем я ожидала. Он пошел добровольно, приняв это как действительность жизни — бесконечную действительность своей жизни, во всяком случае.

После того как Билла зарегистрировали, я встретилась с его психиатром, крупным мужчиной среднего возраста с усами и в очках без оправы, эдаким величественным, но добродушным авторитетом, который тут же перечислил мне мои ошибки в порядке убывания важности.

— Вы не должны были подстрекать его к употреблению наркотиков, — заявил доктор Гриби. Перед ним на столе лежала раскрытая история болезни Билла.

— Вы траву называете наркотиками? — спросила я.

— Для лиц с неустойчивым психическим равновесием, как у Билла, опасно любое токсическое вещество, каким бы легким оно ни было. У него начинается приход, но он никогда по-настоящему не выходит из него. Сейчас мы держим его на галоперидоле. Судя по всему, он переносит побочные эффекты.

— Знай я, какой вред наношу, я поступила бы по-другому.

Он взглянул на меня.

— Мы учимся на ошибках, — попыталась оправдаться я.

— Мисс Арчер…

— Миссис Арчер.

— Прогноз относительно Билла неважный, миссис Арчер. Думаю, вам следует это знать, поскольку вы, кажется, единственная, кто близок ему. — Доктор Гриби нахмурился. — Арчер. Вы родственница покойного епископа Тимоти Арчера?

— Мой свекор.

— Билл считает себя им.

— Вот же черт.

— У Билла мания, что благодаря мистическому опыту он стал вашим покойным свекром. Он не просто видит и слышит епископа Арчера, он и есть епископ Арчер. К тому же Билл действительно знал епископа Арчера, как я выяснил.

— Вместе меняли покрышки.

— А вы за словом в карман не лезете, — заявил доктор Гриби.

Я ничего не ответила.

— С вашей помощью Билл вернулся в больницу.

— Пару раз мы неплохо провели время. У нас с ним были и весьма печальные времена, когда умирали наши друзья. Я думаю, их смерти все-таки способствовали ухудшению состояния Билла больше, чем курение травки в парке Тилдена.

— Пожалуйста, не навещайте его больше, — сказал доктор Гриби.

— Что? — переспросила я, потрясенная и испуганная. Меня охватил ужас, я почувствовала, что захлебываюсь болью. — Подождите, подождите, — взмолилась я. — Он мой друг.

— У вас вообще высокомерное отношение ко мне, да и к миру во всех отношениях. Вы, несомненно, высокообразованная личность, продукт государственной университетской системы. Полагаю, вы закончили Калифорнийский университет в Беркли, вероятно, кафедру английского языка. Вы уверены, что все знаете. Вы наносите огромный вред Биллу, который довольно наивен и отнюдь не искушен. Вы также наносите огромный вред и себе самой, но это меня не касается. Вы неустойчивая, агрессивная личность, которая…

— Но они были моими друзьями.

— Найдите кого-нибудь в общине Беркли, — отвечал доктор, — и держитесь подальше от Билла. Как невестка епископа Арчера вы лишь усиливаете его манию. Фактически, его мания, вероятно, есть интроекция[106]на вас, вытесненная сексуальная привязанность, не поддающаяся eгo сознательному контролю.

— А вы переполнены заумной чушью.

— За свою профессиональную карьеру я перевидал десятки таких, как вы. Вы нисколько не удивляете меня, и вы совершенно мне не интересны. В Беркли полно женщин вроде вас.

— Я изменюсь, — пообещала я в совершенной панике.

— Я сомневаюсь в этом, — ответил доктор и закрыл историю болезни Билла.

Покинув его кабинет — фактически выгнанная, — я бродила по больнице, в замешательстве, оглушенная, напуганная, а также разгневанная — разгневанная больше на себя, за то что раскрывала рот. Я раскрывала рот, потому что нервничала, но в итоге лишь себе навредила. Вот дерьмо, сказала я себе. Теперь я потеряла последнего из них.

Я вернусь в магазин, сказала я себе, и проверю задержанные заказы, посмотрю, что прибыло, а что нет. У кассы выстроится с десяток покупателей, а телефоны будут звонить. Альбомы «Флитвуд Мэк» будут продаваться, а Хелен Рэдди нет. Ничего не изменится.

Я могу измениться, сказала я себе. Бочонок с жиром ошибся, еще не слишком поздно.

Тим, подумала я, почему я не поехала с тобой в Израиль?

Когда я вышла из здания больницы и направилась к автостоянке — издали я видела свою маленькую красную «хонду-цивик», — то заметила группу пациентов, плетущихся за психиатром. Они вышли из желтого автобуса и теперь возвращались в больницу. Держа руки в карманах пальто, я направилась к ним, гадая, был ли среди них Билл.

Я не увидела в группе Билла и продолжила свой путь — мимо каких-то скамеек, мимо фонтана. С дальней стороны больницы росла кедровая роща, где там и сям на траве сидело несколько человек, несомненно пациентов — тех, что с пропусками, достаточно здоровых, чтобы их на время освобождали от строгого надзора.

Среди них был Билл Лундборг, в своих обычных брюках не по размеру и рубашке. Он сидел у основания дерева, поглощенный чем-то, что держал в руках.

Я медленно и бесшумно приблизилась к нему. Он не отрывался, пока я не подошла к нему почти вплотную. Вдруг, почувствовав мое присутствие, он поднял голову.

— Привет Билл, — сказала я.

— Эйнджел, посмотри, что я нашел.

Я присела посмотреть. Он нашел россыпь грибов, росших у основания дерева: белые грибы с — я обнаружила, когда отломала один, — розовыми гимениальными пластинками. Безвредные — грибы с розовыми и коричневыми пластинками в основном не ядовитые. Избегать нужно грибов с белыми, потому что зачастую это поганки, вроде мухомора вонючего.

— И что это?

— Он растет здесь, — ответствовал Билл в изумлении. — То, что я искал в Израиле. За которым я поехал так далеко. Это vita verna, который Плиний Старший упоминает в «Естественной истории». Забыл, в какой книге. — Он захихикал в той привычной добродушной манере, что была так хорошо мне знакома. — Наверное, в Восьмой. Этот точно соответствует описанию.

— По мне, так это обычный съедобный гриб, который можно увидеть в это время года повсюду.

— Это энохи, — настаивал Билл.

— Билл… — начала я.

— Тим, — поправил он машинально.

— Билл, я ухожу. Доктор Гриби говорит, что я разрушила твой разум. Мне жаль. — Я поднялась.

— Нет, ты не делала этого. Но жаль, что ты не поехала со мной в Израиль. Ты совершила большую ошибку, Эйнджел, и я сказал тебе это тем вечером в китайском ресторане. Теперь ты заперта в своем обычном образе мышления навсегда.