Я вытравил слабину лебедки, и трос туго натянулся. Кэролайн хрипло заметил:
— Она ни за что не выдержит. Такая тонкая веревка…
— Этот трос рассчитан на полтонны. — Я потянул еще, и хвост начал подниматься. Петля была не на середине. Немного отпустил трос, мы поймали центр, и когда я потянул снова, «Твистер» весь пошел вверх. Когда он вышел дюйма на три из своего тряпичного ложа, я защелкнул автоматический замок и утер пот со лба. Судя по температуре лба, поту давно было пора испариться самостоятельно.
— А как мы собираемся перетащить его к другому борту? — голос Кэролайна больше не дрожал, это был ровный невыразительный голос человека, не до конца осознавшего, что переживаемый им кошмар происходит наяву.
— Понесем. Вдвоем мы справимся.
— Понесем? — повторил он уныло. — Он весит сто двадцать килограммов.
— Я прекрасно знаю, сколько он весит!
— У вас больная нога, — он меня не слышал. — У меня больное сердце. Корабль качается, этот полированный алюминий скользкий, как стекло. Один из нас споткнется, отпустит. А то и оба вместе. Тогда он упадет.
— Прервитесь-ка на этом месте. — Я взял фонарик, подошел к левому борту, достал из-за перегородки пару брезентов и подтащил их к гробу.
— Мы положим его на них и поволочем.
— Поволочем по полу? Стукать его об пол? — он все-таки не так уж безропотно смирился с этим кошмаром, как я думал. Посмотрел на меня, потом на «Твистера», потом снова на меня и сказал убежденно: — Вы сумасшедший.
— Ради бога, ничего более путного вы не можете сказать? — Я снова взялся за лебедку, открыл замок и потянул. Кэролайн обеими руками ухватился за «Твистер», когда он весь вылез из гроба, стараясь не допустить удара носа бомбы о перегородку.
— Перешагните через перегородку и захватите его с собой, — скомандовал я. — Повернитесь спиной к трапу.
Кэролайн молча кивнул. Луч фонарика освещал его застывшее в напряжении лицо. Он прислонился спиной к трапу, еще крепче подхватил «Твистер» с обеих сторон от петли, поднял ногу и вдруг покачнулся, когда неожиданный рывок корабля бросил на него всю тяжесть бомбы. Он задел ногой верх перегородки, сложившись, силы инерции «Твистера» и рывка судна увлекли его вперед. Кэролайн вскрикнул и тяжело перевалился через перегородку на дно трюма.
Я видел все это как в замедленной съемке и наугад протянул руку, защелкнул замок, бросился к раскачивающейся бомбе, между ней и трапом. Кинул фонарь и вытянул вперед обе руки, чтобы помешать носу бомбы врезаться в трап. Во внезапно спустившемся кромешном мраке промахнулся, но не промахнулся «Твистер». Он воткнулся мне под дых с такой силой, что я едва не испустил дух, но все-таки тут же обнял его руками и вцепился в эту алюминиевую скорлупу так крепко, будто хотел разломить ее надвое.
— Фонарь! — завопил я. Почему-то в этот момент мне отнюдь не казалось столь важным понижать голос. — Достань фонарь!
— Моя коленка…
— К чертям твою коленку! Достань фонарь! Я услышал подавленный стон и почувствовал, что он лезет через перегородку. Снова услышал его, когда он заскреб руками по стальному полу. И снова тишина.
— Нашел ты, наконец, фонарь? — «Кампари» начал переваливаться на другой борт, и я изо всех сил пыжился, пытаясь сохранить равновесие.
— Нашел.
— Так зажги его, болван.
— Я не могу. Он разбит.
— Приятно слышать… А ну, ухватись-ка за тот конец этой хреновины. Выскальзывает она у меня.
Он выполнил распоряжение, и стало немного полегче.
— У вас нет спичек?
— Спичек! — Мне стоило большого труда сдержаться. Если бы это не касалось «Твистера», то было бы весьма забавно. — Спичек! После того, как я пять минут резвился в воде под бортом?
— Об этом не подумал, — угрюмо признался он. И в повисшей на мгновение тишине сообщил: — У меня есть зажигалка.
— Боже, храни Америку! — взорвался я. — Если все тамошние ученые… Зажги ее, приятель, зажги скорее!
Колесико проскребло по кремню, и дрожащий язычок бледно-желтого пламени осветил уголок темного трюма, насколько это было в его жалких силах.
— Хватай блок, живо! — я подождал, пока он выполнил команду. — Тяни за свободный конец, открывай замок и опускай осторожно на брезент.
Я сделал первый шаг от перегородки, удерживая в руках немалую часть веса бомбы. До брезента было около двух футов. В это время за спиной раздался щелчок замка, и я вдруг почувствовал, как у меня ломается хребет. Трос лебедки провис, я баюкал на руках всю стодвадцатикилограммовую тушу «Твистера». «Кампари» перевалился на другой борт, понятно было, что груз для меня непосилен. Хребет мой и действительно был готов сломаться. Я споткнулся, качнулся вперед, и «Твистер» вместе со мной — судорожно прицепившимся к нему сверху насекомым — тяжело рухнул на брезент с грохотом, потрясшим весь трюм.
Я расцепил руки и медленно поднялся. Дрожащее пламя освещало выпученные глаза доктора Кэролайна, уставившегося на поблескивающую бомбу. Маска ужаса сковала его лицо. И тут он хриплым криком нарушил безумное очарование этой таинственной сцены.
— Пятнадцать секунд! У нас только пятнадцать секунд! — он бросился к трапу, но успел забраться только на вторую ступеньку, когда я, схватившись за поручни, прижал его к трапу. Он боролся яростно, неистово, но недолго. И затих.
— Как далеко ты собираешься уйти за пятнадцать секунд? — А сам не знал, зачем это говорю, да и вообще едва ли отдавал себе отчет, что говорю. Все мое внимание было сосредоточено на лежавшей передо мною бомбе. Вероятно, и на моем лице были написаны те же чувства, что и у Кэролайна. Он тоже следил за бомбой. Это было совершенно бессмысленно, но в тот момент нам было не до осмысливания своих поступков. Вот мы и пялили глаза на «Твистера», как будто что-нибудь смогли бы увидеть перед тем, как ослепительная вспышка ядерного огня превратит в ничто нас и весь «Кампари» заодно. Человеческие органы чувств тут бессильны.
Прошло десять секунд. Двенадцать. Пятнадцать. Двадцать. Полминуты. Я выпустил застоявшийся в легких воздух — все это время стоял не дыша — и отпустил Кэролайна.
— Ну и как, далеко бы ты ушел? Доктор Кэролайн медленно опустился на дно трюма, отвел взгляд от бомбы, какое-то мгновение смотрел непонимающими глазами на меня и улыбнулся.
— Вы знаете, мистер Картер, мне и в голову это не пришло, — голос его был вполне твердый, а улыбка — отнюдь не улыбкой сумасшедшего. Доктор знал наверняка, что сейчас умрет, и не умер. Хуже этого впереди нам ничего не предстояло. Он понял, что в ущелье страха человек не может спускаться бесконечно, где-то есть нижняя точка, а затем начинается подъем.
— Сначала надо ухватить свободный конец, а уж потом открывать замок, — укоризненно заметил я. — И ни в коем случае не наоборот. В следующий раз попомните.
