Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 160
От достойных доверия людей передают, что Альмерийа взяли штурмом. «За одну ночь, за один день», как поют слепцы на базарах. Однако при ближайшем рассмотрении становится понятным и очевидным, что это не более чем досужие выдумки, и штурм длился гораздо дольше, ибо стены Альмерийа были прославлены в стихах и рассказах ученых мужей того времени.
Так, Мубарак аль-Валид во времена подавления мятежа Бени Умейя осаждал Кутраббуль семь дней. Жители защищались, бросая в штурмующих стены воинов горшки с зубьянским огнем и выливая котлы с кипящей смолой и маслом. Мастера аль-Валида сделали подкоп под южной, самой низкой стеной крепости. Когда заложенные туда бочки с ханьским порошком взорвались, в стене образовалась широкая брешь. Часть защитников и жителей успела укрыться в цитадели. К утру седьмого дня осады лазутчики аль-Валида подкупили старейшин, нашедших укрытие в замке, – и те открыли ворота. Захватив город, военачальник халифа принял мудрое решение: тот, кто предал один раз, предаст и другой – и приказал обезглавить восьмерых изменников у всех на виду.
Передают также, что аль-Мансур поступил подобным же предусмотрительным образом с членами городского совета Альмерийа.
Что же до рассказа ибн Арабшаха о том, что аль-Мансур обрушил ворота города колдовством, а потом приказал истребить всех его жителей, то к нему мужам ученым и сведущим следует относиться с недоверием. Как пишет ибн Хайян в своем «Опровержении опровержений», «враги аль-Мансура с течением времени стали возводить на него чудовищные обвинения в чрезмерной жестокости и действиях, выходящих за все допустимые границы. Но для тех, кто знал аль-Мансура и был знаком с его истинной сутью, большинство из них не давало оснований для осуждения».
Ибн Маккари, «История Аббасидов».
Аль-каср Исбильи, две недели спустя
В Девичьем дворике от зноя не спасал ни длинный пруд, ни тень под знаменитыми арками, опадавшими ромбами наискось развернутой шахматной доски. Желтоватый песчаник этой затейливой геометрии оттенял изразцовый пояс, идущий понизу беленых стен галереи. Рассаженные вдоль пруда лимонные деревца не колыхало ни малейшее дуновение. Прозрачный белый газ, натянутый между колоннами, висел неподвижно.
Айша протянула руку в сторону – смуглая лапка, звенящая золотыми браслетами, быстро подала ей платок. Девчонка-невольница довольно скалилась, прислушиваясь к гомону в комнате. За двойной подковой окна стояла прохладная тень. Тоненькая колонна черного мрамора поддерживала сахарную резьбу арок, а собравшиеся за окном девушки казались невесомыми камышинками в своих зеленых и золотистых шелках.
Гомонили не без повода: сегодня ночью эмир Исбильи наконец-то вошел к Лейле – и та, измученная, но счастливая, лежала на подушках, ожидая, когда ее позовут к придворному лекарю. Старшая смотрительница приказала умастить ей соски возбуждающим средством, и бедняжка натерпелась: Абд-аль-Азиз сломал печать девственности Лейлы и штурмовал ее узкие ворота, несмотря на стоны, мольбы о пощаде и плач, раз за разом, до самого утра. Но невольница была в долгу перед старой Хадиджей: губы ее распухли, а щеки были искусаны, зато господин даже не отпустил ее переодеться после первого натиска.
По обычаю, эмир, насладившись девушкой в первый раз, должен был приказать увести ее из спальни и вернуть в новом одеянии и с пояском на талии. Эту тонкую золотую цепочку в аш-Шарийа называли «удилами Бени Умейя» – девушки при упоминании о знаменитой опояске краснели и закрывались платками, а мужчины довольно хмыкали и поглаживали бороды. Однако охваченному страстным порывом Абд-аль-Азизу было не до утонченных правил харима. Он повалил Лейлу на подушки, и его зебб не давал покоя ни ей, ни ее бедрам до самого рассвета. Теперь юная невольница жаловалась подругам и на размеры страшного орудия, и на боль в ногах, которые ей так безжалостно развели и не давали столько времени сомкнуть, – но жаловалась притворно, с истомой в голосе и в потягивающемся теле.
Айша усмехнулась: из комнаты выскользнули две рабыни. Обеих купили чуть менее года назад, и все это время невольницы ненавидели друг друга, соперничая за право доставить господину удовольствие. Теперь же они объединились перед лицом новой противницы. Шелестя тонким шелком шальвар и подолов, они прокрались к проему «смотрильни» за спиной Айши. Звенели колокольчики на ножных браслетах, слышался возбужденный шепот:
– О змея… Мы еще увидим, зачем вызвали лекаря! Посмотрим, что он сделает с ее фарджем, когда разложит на верхнем этаже Охотничьего двора…
Старый Зухайд осматривал женщин харима в галерее, служившей границей между мужской и женской половиной дворца, – ее еще называли Золотым коридором. Под раззолоченными потолками смотрители водили присмотренных невольниц в покои господина. И там же, в гораздо более скромно убранных комнатах, их принимал старый лекарь. Ширму ставили над пупком женщины, а верхнюю часть тела на всякий случай закрывали широким шелковым одеялом с круглой дыркой посередине. В нее лекарь просовывал руку, чтобы пощупать пульс – ну или другую часть тела женщины, смотря кто на что жаловался. А ниже ширмы – меж бедер женщин – Зухайд мог полноправно распоряжаться по праву главного медика харима.
Завистницы надеялись, что Лейлу приготовят для дальних походов – в городе ходили слухи, что эмир может выступить с войском со дня на день – и пережмут ей детородные протоки. Но скорее всего, с насмешкой подумала Айша, угодившую Абд-аль-Азизу невольницу взнуздают тем самым пояском и закроют «бутон стыдливости». В лепестки цветка женщины вставляли тонкие золотые колечки, между которыми продевали цепочку, запиравшуюся на крохотный висячий замок. Запрут фардж на ключ, как предпочитала выражаться матушка Айши, – она могла говорить без обиняков, ибо Умар ибн Имран дарил ее своим особым расположением больше шести лет, и все шесть лет аль-Ханса не могла выманить у мужа ключ от «замка счастья» ни под каким видом. Когда Умар в конце концов стал навещать жену реже, лекари освободили ее от почетной обузы – и аль-Ханса с облегчением смогла прибегнуть к услугам чернокожих массажистов в дворцовом хаммаме. В отличие от супруга, рабы-зинджи делали что и как приказывала женщина, а евнухи, которым сохранили зеббы, но удалили яички, оказывались воистину неутомимы. Единственно, жаловалась Айше мать, мужчина, которого лишили возможности иметь потомство, становится капризен и мелочен – любовников приходилось всячески ублажать драгоценными подарками и молоденькими рабынями.
Для супруги Умара ибн Имрана подобные забавы были вполне безопасны. Она оставалась в хариме полновластной хозяйкой, так что и строптивый евнух, и случайная доносчица могли рассчитывать лишь на место в лодке с камнями, плывущей к самому глубокому месту Ваданаса. Впрочем, мужчины предпочитали смотреть на забавы скучающих женщин сквозь пальцы – в особенности летом. Летом, от одуряющего зноя, приправленного обильной специями пищей с дворцовых кухонь, жены и невольницы не находили себе места в тесных дворцовых двориках. По ночам из спален рабынь все чаще можно было слышать стоны наслаждения – девушки ласкали друг друга или платили за это черным евнухам с вечно готовыми к бою зеббами. Кто-то даже умудрялся подкупать смотрителей и водить в сады любовников. Время от времени в харим врывались мрачные садовники и выволакивали за волосы провинившихся невольниц. Их тащили к калитке в дальней стене сада, связывали, сажали в мешки и на верблюдах везли к реке и ждущим там лодкам. После очередной казни ночи в хариме становились тихими и спокойными. А потом страх смывало волной жаркого безделья и удушающей скуки, и женщины снова кидались в приключения, как в речной омут.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 160
