— Как любезно с вашей стороны, сэр, что вы нашли время посетить меня.
Баррингтон похлопал Пола по плечу.
— Впрочем, я приехал сюда не для светской болтовни. Мои сотрудники внимательно изучили вашу биографию, и она напомнила мне биографию моего сына. Я задумался о том будущем, которое у него отняли, и о… — мне крайне неприятно говорить об этом — и о возможностях, не реализованных им из-за моей невнимательности к нему и его воспитанию. — Баррингтон вытащил из кармана конверт. — Поэтому я взял на себя смелость учредить в Престонском университете особую стипендию от «Баррингтон комьюникейшнс» специально для вас, Пол. Теперь у вас не будет никаких проблем на протяжении всего периода обучения.
Глаза Пола наполнились слезами благодарности. У Шэри, напротив, мистер Баррингтон и его неожиданный интерес к Полу вызывали только подозрения. День для нее был явно перенасыщен событиями.
51
Навуходоносор стоял на верхней части крепостной стены, окружавшей дворец, а весенний ветер с реки лениво шевелил царские одежды, принося с собой дыхание новой жизни. Как загадочны пути разума человеческого, размышлял царь. Всего несколько месяцев назад он так страшно страдал из-за сна о громадной статуе и из-за своей неспособности вспомнить хоть малейшую подробность сна превратился в истерическое ничтожество. Потом раб-еврей по имени Даниил пересказал ему сон, и с тех пор каждую ночь он видит во сне эту статую. Каждую ночь его посещают невыносимо яркие и потрясающе правдоподобные видения, от которых он просыпается не смущенным и опустошенным, как раньше, а преисполненным невиданной энергии и стремления действовать.
С тех самых пор, как Даниил раскрыл ему значение сна: что в мировой истории никогда не будет империи более могущественной, чем Вавилонская, и более великого правителя, чем Навуходоносор, царь царей, — он ощутил прилив новых сил, опьяняющее, неистовое чувство почти сверхчеловеческого могущества. Теперь никто и ничто не сможет устоять перед ним. Все народы и племена от далеких гор, где восходит солнце, до неизвестных берегов, где оно опускается в подземный мир, должны признать его власть над собой, должны преклониться перед царским величием и ощутить тяжесть его пяты.
Взглянув на обширную долину, простиравшуюся у подножия крепости, царь увидел множество подданных, гнувших спины под горячим весенним солнцем. Сотни, тысячи тружеников тащили веревки, поднимали громадные бревна, копошились подобно муравьям на иссушенной жарой земле. Даже на огромном расстоянии царь слышал свист бича, чувствовал боль от кожаных плетей, врезавшихся в плоть нерасторопного раба. А ведь его надсмотрщики умели доводить этих несчастных до полного изнеможения.
Ему показалось, или на самом деле весенний ветерок принес с собой запах человеческого пота? Его жена Амитис наполнила свои сады всеми возможными цветами и растениями, напоминавшими ей родную Персию. И царь часто прогуливался там, вдыхая густой аромат. Но даже у самых экзотических из ее цветов аромат не был так сладок, как запах этого пота, пота людей, умирающих исключительно ради прославления его имени.
Когда же солнце поднялось еще выше и воздух начал дрожать от подступающего полуденного жара, царь перевел взгляд с равнины, кишащей толпами рабов, на массивное сооружение, находившееся в ее центре. Оно напоминало распростертого на земле великана, словно паутиной опутанного множеством веревок. Но путы предназначались не для того, чтобы связать его, а, напротив, чтобы поднять. И когда царь услышал, что крики надсмотрщиков и звуки бичей стали громче, он понял: статуя вот-вот займет положенное ей место. Его сон наконец-то становился реальностью.
Исполинская фигура продолжала лежать неподвижно. И на какое-то жуткое мгновение царю в голову пришла страшная мысль: неужели его инженеры допустили какие-то просчеты и подобную громаду просто невозможно поднять с земли, сколько бы рабов ни было в вашем распоряжении? Ибо, вне всякого сомнения, никто доселе не осмеливался предпринимать ничего подобного и даже помыслить не мог о таком.
И тут надрывный скрип тысяч футов крученой пеньки, сливавшийся с истошными воплями рабов, чьи мышцы напрягались сверх человеческих возможностей, уступил место более глухому и громкому звуку статуи, поднимающейся из пыли и медленно, но неуклонно восстающей к своему будущему величию. В страхе открыл царь рот, не в силах отделаться от ощущения, что статуя ожила и теперь приближается к нему.
Раздались крики ужаса и боли — несколько канатов, привязанных к громадному торсу статуи, оборвались, и десятки рабочих, корчась и оглашая долину воплями, рухнули на землю. Огромная фигура, казалось, застыла в нерешительности. Навуходоносор сжал зубы и, как ему почудилось, одним усилием воли заставил ее продолжить движение. И вот фигура вновь подалась вперед и в последнем невероятном усилии, оглашая окрестности грохотом, заняла свое место. Одновременно к небу поднялось облако желтой пыли.
Навуходоносор не слышал криков тысяч людей, были ли то крики боли из-за разорванных мышц и связок или возгласы радости и облегчения оттого, что немыслимая пытка, наконец окончена. Он слышал лишь бешеный стук собственного сердца и хриплое дыхание, вырывавшееся из груди. Царь хватался за край стены и судорожно глотал воздух. Медленно, очень и очень медленно пыль, облекавшая статую, начала рассеиваться под дуновениями ветра, и перед Навуходоносором предстало во всем величии и красоте главное творение его жизни.
И тут, словно кто-то поднес факел к котлу, наполненному маслом посреди кромешной тьмы: лучи солнца коснулись широкого лба статуи, и ее колоссальная голова озарилась золотым светом. Прикрыв глаза от ослепительного зрелища, Навуходоносор издал судорожные рыдания восторга — теперь вся статуя предстала перед ним, вырвавшись из клубов густой пыли. Сначала это были грудь и руки из серебра, затем чрево и чресла из бронзы и, наконец, ноги из железа, попирающие горы сломанных лесов и окровавленных тел.
Возвышаясь на девяносто локтей, мощная и грозная фигура нависала над Вавилоном подобно жестокому и неумолимому божеству.
Когда глаза царя немного привыкли к ослепительному сиянию, он смог получше рассмотреть черты золотого лица. Концы широких губ были опущены вниз в подобии мстительной ухмылки кровожадного чудовища, пустые глазницы излучали свирепость зверя.
И, огласив долину смехом восторга и удовлетворения, Навуходоносор узнал в лице статуи собственное лицо.
52
Бронзовая чешуя загадочно мерцала при свете галогенных ламп. Бросив последний взгляд на сокровище, Исида опустила хвост Змия в нейлоновый пакет. Затем сняла с шеи карточку с лазерным кодом и вставила ее в тяжелую стальную дверь, которая с тихим шипением открылась. Внутри серые металлические полки были почти пусты. Насколько Исиде было известно, лишь в одном сейфе хранилось бесценное ожерелье из Трои, а в двух стальных футлярах находились папирусы из недавно обнаруженной гробницы египетской принцессы Третьей династии. Исида поставила пакет между футлярами и плотно закрыла дверь.
