Я шел неторопливо, дав ей время заметить появление непрошеного гостя. Сначала Патриция не обратила на меня никакого внимания, но когда я приблизился к ней на расстояние трех или четырех метров, окинула меня недоуменным взглядом, и мне показалось, будто она роется в туманных глубинах подсознания, отыскивая похожее лицо.
— Добрый день. Ты меня помнишь? — спросил я, стараясь выглядеть как можно естественнее.
— Что-то знакомое, но… — ответила она растерянно.
Я вынул свой бумажник и показал ей удостоверение.
— Гвардеец, — подсказал я.
Патриция кивнула головой и помолчала несколько секунд. Потом вдруг преобразилась, и я вновь увидел перед собой ту бесцеремонную девицу у бассейна, которая жаждет подчинить своему влиянию любого человека, стоит ему попасть в ее поле зрения.
— Какая встреча! — воскликнула она насмешливо. — Вот уж никак не предполагала, что сюда забредают гвардейцы. Должно быть, я ошибаюсь, однако здешняя атмосфера слишком отдает декадансом, чтобы прийтись по вкусу блюстителю порядка.
Я чуть было не поделился с нею воспоминаниями о том, как, учась на факультете, прогуливал лекции и проводил утро в Ботаническом саду за чтением Марселя Пруста,[80]однако неуместные излияния только вредят делу. К счастью для тех, кто хочет скрыть свои истинные намерения, люди имеют обыкновение судить о других по устоявшимся примитивным шаблонам, и в таких случаях разумнее сделать вид, что ты скроен и сшит по их мерке.
— Я тоже не ожидал встретить здесь ведущего сотрудника компании да еще в тот момент, когда он сбегает из офиса в разгар рабочего дня и, устроившись в тенечке, отдыхает от трудов праведных, — вторил я ей, входя в образ, соответствовавший ее поверхностным представлениям о себе подобных.
— Почему ты решил, что я ведущий сотрудник?
— По костюму. Не забывай о моей профессии. Гвардейцы знают толк в таких вещах, вернее, должны знать толк.
Патриция прищурилась.
— Насколько я поняла, ты здесь с официальной миссией?
— И сам не понимаю. — Я пожал плечами. — Все зависит от твоих предпочтений. До некоторой степени, я предоставляю тебе свободу выбора.
— Мне все равно, — ответила она, отведя взгляд в сторону. — Я наслаждаюсь обществом моего любимого дерева и не нуждаюсь в другой компании.
Я задрал голову.
— Красивое, ничего не скажешь, — одобрительно бросил я.
— Оно не просто красивое, а самое замечательное в Мадриде. И не столько по размерам, сколько по совершенству формы. Его привезли с Кавказа. Блестящая идея, ты не находишь?
Я перевел взгляд вниз, на черную табличку, где содержались сведения, подтверждавшие слова Патриции. Однако я не мог оценить дерево по достоинству, так как находился слишком близко, но даже на таком расстоянии бросались в глаза его величественная стать и симметричные очертания кроны.
— Помимо всего прочего, — объясняла Патриция, — мое дерево, как и все истинно благородные виды, относится к листопадным. Сосны, эвкалипты и прочая дрянь, засорившая наши города, по своим биологическим свойствам больше тяготеют к грибам, чем к растениям. Настоящие деревья должны умирать, чтобы возродиться весной в расцвете новых сил. Полной жизнью живет лишь тот, кто не боится смерти.
— Я никогда об этом не задумывался.
— Мы не понимаем их природы, — рассеянно продолжила она. — В отличие от нас они живут сотни лет, но, несмотря на то, что наша жизнь несопоставимо короче, мы единственные существа на земле, которых им следует бояться. Парадоксально, не правда ли? За примером далеко ходить не надо: лет тридцать назад это дерево чуть не загубил врезавшийся в него на всей скорости грузовик.
— Какая жалость, — искренне посочувствовал я.
Патриция замолчала, теребя в руке мобильный телефон.
— Такие-то вот дела, господин жандарм, — проговорила она, распространяя вокруг себя холод отчуждения. — Теперь вы знаете, почему я здесь. Осенью я провожу в Ботаническом саду каждую свободную минутку. Мне нравится наблюдать, как постепенно меняется цвет листьев и как они высыхают, а потом падают на землю. За какие-нибудь пятнадцать минут я отдыхаю здесь телом и душой — все лучше, чем тратить перерыв на пустою болтовню с сослуживцами да надуваться вчерашним кофе, подогретым в микроволновке. А сейчас, позвольте спросить: зачем сюда пожаловали вы?
— Я предпочитаю общаться на «ты», так сказать, по старой памяти.
— Конечно, — согласилась она. — И все-таки, зачем ты сюда пришел?
— Тебе прекрасно известно зачем.
Патриция насторожилась.
— Понимаю, Тринидад Солер, — сказала она сдержанно. — Что-нибудь прояснилось?
— Почти ничего, — сказал я с сожалением. — Мне нужна твоя помощь.
— Но ведь ты уже говорил с отцом. — Она изобразила блаженное неведение. — У него были с Тринидадом общие дела, или, наоборот, у Тринидада с ним — от перестановки слагаемых сумма не меняется. Не знаю… поговори еще раз. Если уж он тебе не поможет, то я — подавно.
— Ты уверена?
Впервые с начала нашего разговора дочь Салдивара почувствовала под ногами зыбкую почву и занервничала.
— Послушай, жандарм! Ты портишь мне редкие минуты отдыха. За целый рабочий день я только здесь не слышу верещания этой пакости. — Она подняла руку с мобильником и потрясла ею в воздухе. — А через пять минут мне надо встать и уйти. И у меня нет никакой охоты тратить драгоценное время на то, чтобы играть с тобой в угадайку.
Гневную тираду моей подопечной прервал настойчивый телефонный звонок.
— Ну вот, накликала. Пропади ты пропадом! — в сердцах сказала она. — Да? Это я. Нет. Да. Я могу говорить.
Где-то с полминуты Патриция молча кого-то слушала, потом говорила сама, ограничиваясь короткими, рваными фразами, похожими на спешные инструкции, которые она корректировала на ходу.
— В случае осложнений, звони, — велела она невидимому собеседнику и прервала связь. Потом, словно вернувшись из далекого путешествия на Марс, проговорила: — О чем я? Ах, да! Если у тебя есть ко мне конкретные вопросы, спрашивай. Я тебе отвечу, разумеется, при условии, что смогу, хотя, предупреждаю, — это маловероятно. А если нет, то оставь меня в покое, наедине с моим деревом и моими мыслями.
— Пожалуй, я лучше спрошу, — мирно сказал я, изображая фланера, в чьем распоряжении целая вечность. — И не беспокойся, вопрос легкий и ты сумеешь на него ответить. Я присяду, не возражаешь?
