Это личный помощник Рамоса, Великая Госпожа.
– Обвинит ли он своего хозяина?
– Увидев сегодняшнюю казнь? – храмовник усмехнулся. – Думаю, он будет готов на всё, чтобы избежать подобного.
– Во время суда расположи своих людей ближе к жрецам. Не хочу, чтобы этот паук умудрился сбежать.
– Будет сделано, Великая.
При этих словах он склонился очень низко. Затем пятясь назад, удалился.
– Вы понимаете, что, как обвинителю, вам придётся присутствовать на казни? – тихо задал вопрос Аапехти, заняв излюбленной место за моей спиной.
– Да, – кивнула еле слышно, борясь с наступающей тошнотой.
В последнее время из-за всех этих передряг я чувствовала себя не очень хорошо. Мучали головные боли, мутило от резких запахов. Скорее всего, давление дёргалось. Да, и погода не радовала. По моим прикидкам был август, и пекло просто выматывало. Хоть я и осознавала, что тело Анхесенамон должно быть привычно к подобным температурам, меня же это просто изводило. Хотелось прохлады… и снега! А ещё мороженого!
Пришлось пару часов отмокать в бассейне. Затем последовали очень тщательные сборы. Обилие украшений просто пригибало к земле. Чепец из чистого золота не добавлял удовольствия в такую-то жару… Но апофеозом оказалась корона Шути, с солнцем, змеями и высокими страусовыми перьями. Не свалиться бы теперь во всём этом.
На малой дворцовой площади, что выходила к реке, установили помост с навесом. Для нас с Тутанхамоном подготовили резные кресла с отделкой из золота и камней. Мы с мужем вышли из параллельных боковых дверей, прошли до возвышения и одновременно поднялись по нескольким ступеням.
Как уселись, у помоста поставили несколько стульев, где разместились высшие сановники, а также Таусерт, которой помогла подойти и расположиться там же парочка рабынь. «Газель» вела себя высокомерно. Она впервые появилась на суде и посчитала сие привилегией, решив, что получила её после рождения живого ребёнка. При появлении младшей жены лицо Тутанхамона нервно передёрнулось, и он отвёл взгляд.
Даже Парамесу умудрился пробиться к сановникам, наверное, как личный гость повелителя.
Народу набилось… как сельдей в бочку… хотя тут не водится такой рыбы, да и бочек не делают. Уж больно дороговат исходный материал. И хотя последний месяц развлечений было много, а сходящий на нет паводок требовал вернуться к полям, людям хотелось зрелища… а царский суд – такая редчайшая возможность.
Вперёд вышел «обработанный» и подготовленный Зубери писец из судебной администрации. Он громко начал зачитывать папирус, в котором описывались произошедшие на меня покушения. Собравшие на площади зароптали. Рамос, стоявший в первых рядах жрецов, с интересом рассматривал нашу пару, пряча ехидную улыбку.
Наконец, после завершения речи писца на площадь вывели Ундж. Девушка была теперь в чистой одежде, умыта и даже голову её покрывал приличествующий парик. Она спокойным и громким голосом заявила, что до поступления ко мне с детства служила Таусерт и именно та отправила её ко мне. И это её указания она выполняла, пытаясь меня отравить.
Пространство просто взорвалось гневными криками. Служанка при этом продолжала стоять прямо, глядя мне в глаза.
К младшей супруге подошли несколько меджаев и, приподняв за руки, просто вынесли на площадь, поставив рядом с девушкой. «Газель» пошатнулась и рухнула на колени.
– Неправда, это не так… – кричала она, размазывая по лицу слёзы и макияж.
Писец начал зачитывать отрывки из записок, которые отправляла Таусерт своим служанкам и различным продавцам, а также родственникам. Некоторые из адресатов были выведены на площадь и подтвердили показания.
– Спаси меня, – теперь твердила Таусерт, не сводя глаз с Тутанхамона.
Тот же, отвернувшись, смотрел на солнце, постепенно клонящееся к западу. Не знаю, с каким трудом, но ему удавалось удерживать безучастное выражение лица. Ведь хотя на площади их не зачитывали, но несколько дней назад, когда я пришла к нему с обвинениями в адрес младшей жены, то отдала несколько записок, довольно нелицеприятного для него содержания, в которых Таусерт «проходилась» по мужу в довольно грубой форме, особенно высмеивая его хромоту и нескладную фигуру. Записки с потешательством над их постельными играми и его «потугами»… я вообще сожгла, предупредив всех, что их даже не существовало. Ребята умные, проколоться не должны.
«Газель» всё кричала, а я, заметив, что Зубери, поймав мой взгляд, кивнул, вздохнула и промокнула небольшим платком лоб.
Увидев знак, писец кашлянул и начал громко зачитывать показания Ундж о том, кто именно передал ей яд при последней попытке отравления. В среде жрецов начало происходить какое-то шевеление, и несколько человек вывели к нам высокого полноватого мужчину в длинном белом переднике, заломив ему руки за спину.
Когда шум стих, девушка повторила свои показания, указав пальцем на приведённого Хабенхета.
– Он сказал ей, что вся её родня умрёт, – тихо проговорил Аапехти, как всегда, находясь недалеко от меня. Сейчас он стоял у подножия помоста. Скорее всего, жрец умел читать по губам. Тутанхамон при этих словах, не повернув головы, сжал подлокотники кресла.
– Хочешь ли ты поведать о том, кто просил тебя убить Великую Госпожу? – торжественно спросил писец у Хабенхета.
Но тот лишь презрительно усмехнулся.
– Да свершится суд, и да будет провозглашено решение Маат, – торжественно проговорил представитель суда.
– Что скажет моя Царица? – отрешенно задал вопрос Тутанхамон.
– Все должны быть лишены своего Рен. А чтобы другим неповадно было… виновных скормят крокодилам!
Над площадью повисла нереальная тишина. Было слышно, как комары пролетают мимо. Даже супруг с видимым испугом взглянул на меня. Ранее мы с ним обсуждали совершенно другой вид казни.
Таусерт просто упала в обморок, а Хабенхет смотрел на меня остекленевшими глазами. Писец шепнул что-то Ундж, и та, упав на колени, поползла в мою сторону, замерев недалеко от помоста.
– За раскаяние, что проявила эта женщина, – указала я на служанку, – она получит милость и умрёт от яда, – произнесла громко. – Обряд её похорон возьмёт на себя Великий дом.
Жрец при этих словах пошатнулся и что-то спросил у мужчины. К ним подошёл Зубери. Они какое-то время переговаривались, и, достав папирус, писец начал за ним записывать.
В этот же момент в рядах жрецов произошло оживление. Я заметила, что Рамос исчез. Надеюсь, ненадолго. Всю площадь должны были перекрыть люди храмовника. Он обещал, что и мышь не проскочит.
Наконец, запись была закончена, и папирус передали к нам. Как и предполагала, за возможность погребения Хабенхет дал показания на своего начальника, которого сейчас меджаи под руководством членов второй группы пытались отбить у нескольких
