— Где вы ее нашли?
— В подвале на Смоленско-Сенной площади, в том московском доме, где мы жили до переезда сюда, — ответила Ольга, удивленная моими расспросами, — Брошь лежала в шкатулке вместе с перстнем. Это был гарнитур с одинаковым рисунком. Перстень Сергей Васильевич решил оставить себе, а брошь продать — он сильно нуждался в деньгах.
«Боже! — подумала я про себя. — Это же дом, в котором жил Вьельгорский! Именно этот адрес написан на письме к Пушкину. Значит, все-таки Вьельгорский был тем курьером, но, по каким-то причинам, не смог передать драгоценности по назначению. Хотя какая может быть причина, кроме декабрьского восстания? Письмо же от октября 1825 года!»
— Полина, вы меня слышите? О чем вы задумались? — донесся до меня голос, словно издалека.
Встрепенувшись я спросила невпопад:
— А как г-н Иловайский попал в подвал?
— Отец купил большую партию вин, а хранить было негде. Вот он и приказал расширить погреб. И когда работники долбили землю, там, за камнем, оказался тайник. Только перстень и брошь, никакой записки. Так он и не узнал, кому принадлежали эти драгоценности.
— Вам известно, Ольга, кому ваш отец продал брошь?
— Да. Его звали Константин Петрович, фамилии не помню.
— Какой он из себя?
— Лет около шестидесяти, лыс, в круглых очках, одет опрятно в сюртук с галстуком бабочкой, бороды и усов нет. Вроде все. А зачем вы спрашиваете? Перекупить хотите?
— Ну, что вы, Оленька, — принужденно засмеялась я, — у меня и денег-то таких нет. Просто интересно стало.
В дверь постучали:
— Барыня, карета подана. Батюшка ваш ждут внизу, — послышался голос горничной Груши.
— Иду! — ответила я и повернулась к Ольге: — Прощайте, милая. Дай вам Бог никогда не встречаться с такими бедами!
Сумрачный Тимофей привязывал мои саквояжи к задку кареты. Отец сидел внутри, я уже собралась войти вовнутрь, как ко мне подбежал взволнованный Карпухин, в одном сюртуке, без пальто и шляпы:
— Полина, постойте, куда же вы?! Дайте хоть попрощаться с вами!
Он принялся осыпать поцелуями мои руки, а я, чувствую себя неловко, лишь приговаривала:
— Иннокентий Мефодьевич, полно, полно…
— Разрешите мне навестить вас в N-ске, Полина! Не мыслю себе жизни без вас!
— Я напишу вам. Прощайте!
— Н-но, залетные! — крикнул кучер и карета тронулась.
— Что, доченька, очередная твоя жертва? — усмехнулся отец. — Не можешь не разбивать сердца.
Я улыбнулась и спросила, переведя разговор:
— Папа, тебе известно такое имя: Константин Петрович?
И описала его примерно так, как мне рассказала Ольга Иловайская.
Отец задумался и ответил:
— Судя по твоим словам, это обер-прокурор Синода, Победоносцев, воспитатель цесаревича Николая. Огромное влияние оказывает на наследника престола. Сейчас уже не в фаворе, как был когда-то, а в общем, пренеприятнейшая личность. Чего вдруг ты о нем вспомнила, доченька?
— Дорога длинная, отец, начну-ка я издалека…
* * *
Эту историю о перстне и броши, масонах и мрачном предсказании Великого Петра несчастному Павлу, «русскому Гамлету» я вспомнила через два года, в ноябре 1894 года, прочитав в Санкт-Петербургских ведомостях о бракосочетании императора Николая II с Великой княжною Александрой Федоровной. В честь торжественного события император преподнес молодой супруге золотую брошь с тремя огромными бриллиантами. По ободку броши была выгравирована надпись по-латыни: «Ora et Spera» — «Молись и надейся».
