class="p1">— Она будет есть чужую еду и говорить: «Нет. Никто не умеет готовить так, как мой Леви». Смотри и учись, сынок. Лучший способ приковать кого-то к себе на всю жизнь — это завладеть его желудком.
Я улыбаюсь про себя, методично смешивая ингредиенты и делая все как надо. Наверное, отчасти поэтому я люблю готовить, потому что это подходит моему скрупулезному характеру. И это одна из немногих вещей, которые я делаю лучше, чем Лэн.
Поставив киш в духовку, я ставлю таймер и убираюсь на кухне. Николай всегда настаивает на том, что у него есть персонал для уборки, но я просто не могу оставаться в месте, где не чисто.
Он называет меня помешанным на чистоте, но, кажется, не возражает. Если что, он обычно сидит на диване и наблюдает за мной с глупой ухмылкой.
Иногда он пытается помочь, и это оборачивается катастрофой. Он просто слишком хаотичен. Когда я говорю ему что-то сделать, он выбирает короткий путь. Он из тех, кто смешивает белую и цветную одежду, а потом говорит:
— Ну, это же все одежда. Какая разница?
Он пьет молоко из бутылки и ест тунца из банки. Как дикарь. Боже правый. У меня глаз дергается при одной мысли об этом.
Но думаю, он действительно хочет как лучше. Он спросил, какой я использую шампунь и средство для мытья тела, а потом купил их мне, хотя на самом деле я люблю использовать его средство для душа. Так я пахну как он.
Но, опять же, это не идеальный вариант, когда я пытаюсь сохранить все в тайне.
Он также купил мне средства для укладки волос и любит наблюдать за тем, как я навожу свой образ «прекрасного принца», как он это называет.
И он даже научил меня ставить клизму. Так что… эм, это, видимо, какие-то гейские фишки.
Он однажды поставил ее мне, и это было… интересно.
Он дразнил меня все время, пока я лежал на кровати лицом вниз, а задницей вверх, и я, возможно, кончил.
Позже я узнал, что на самом деле есть и другая поза, и когда я спросил его об этом, он без какого-либо сожаления сказал:
— Но эта мне нравится больше.
Ублюдок.
К тому времени, как я заканчиваю уборку, духовка дзинькает, и я выключаю ее, а затем сажусь перед телевизором, чтобы посмотреть «Убийство Роджера Экройда».
Должно быть, я заснул, потому что, когда открыл глаза, моя голова лежала на мускулистом бедре, а длинные пальцы гладили меня по волосам.
Сердце громко стучит в груди, когда я поднимаю взгляд на мужественное лицо Николая, его глаза сосредоточены на телевизоре. Я слышу, как говорят актеры, но не могу разобрать ни слова. Я знаю только, что это все та же загадка убийства, а значит, я недолго пробыл в отключке.
Какая-то часть меня борется за то, чтобы встать. Ненавижу, когда он обращается со мной так деликатно, словно я какая-то девчонка. Достаточно того, что он меня трахает. Я до сих пор не могу смириться с тем, что мне нравится, когда меня трахает мужчина. Это заставляет меня чувствовать себя менее мужественным, менее… нормальным.
Но, по крайней мере, я могу отбросить эти мысли во время секса. Я могу уступить его доминированию и на время отказаться от контроля.
Совсем другое дело, когда он целует мой нос и веки, гладит мои волосы. Когда кладет меня на свое бедро, как сейчас, одной рукой упираясь в середину груди, а другой путаясь в моих волосах. В этом нет никакого секса, и мне не нравится, как ужасающе комфортно это ощущается.
Тем не менее я не пытаюсь пошевелиться.
Я прочищаю горло.
— Когда ты приехал?
Он улыбается еще до того, как его глаза встречаются с моими.
— Около двадцати минут назад. Твой храп донесся до меня в лифте.
— Я не храплю.
— Господи. Видел бы ты свое оскорбленное лицо.
— Ну, потому что я не храплю.
— Как скажешь, — его пальцы продолжают тот же успокаивающий ритм в моих волосах, убаюкивая меня, чтобы я снова уснул.
— Ты в порядке?
Он убирает вторую руку с моей груди, чтобы обхватить мою шею.
— Теперь да.
— Ты солгал, что тебе больно? — спрашиваю я с комом, застрявшим в горле.
— Я никогда не говорил, что мне больно. Я просто упомянул, что со мной не все в порядке.
— Ты явно не в порядке.
— Нет, не в порядке. Мне одиноко без тебя, малыш.
Я подавляю улыбку.
— Мне показалось, ты сказал, что не хочешь видеть, цитирую, «мое гребаное лицо».
— Я солгал. Я всегда хочу видеть твое лицо.
— Я тоже солгал, — шепчу я, а потом прочищаю горло. — Можешь сказать мне, почему ты избил Крея?
— Мы думали, что его подослал твой гребаный брат, чтобы поджечь особняк.
— Крей не стал бы этого делать.
— Но Лэндон бы стал?
— Не лично, нет. Он любит перекладывать свою грязную работу на других.
— Не Крейтона?
— Я так не думаю.
— Ты даже не уверен.
— Не в этом, но в чем я уверен, так это в том, что Крей не стал бы разжигать огонь, который мог бы навредить Аннике. Он заботится о ней. А я очень не люблю, когда ты обижаешь членов моей семьи.
— Хм. Я больше не причиню вреда Крейтону, если он не будет мешать. Джереми ранен, а я плохо соображал.
Вот опять. Эта связь с Джереми, которая заставляет меня чувствовать себя странно опустошенным.
— Он тебе так дорог?
— Да, блять. Он мой лучший друг, — он улыбается с ностальгией. — Если бы не он, я бы уже давно покончил с собой. Он чувствует меня, понимаешь?
Не понимаю, но мне нужно сменить тему, потому что мне становится не по себе.
— Что случилось сегодня вечером?
— Небольшие проблемы со Змеями. Не о чем беспокоиться.
— Они подожгли ваш дом. Как это не о чем беспокоиться?
— Мы отомстим им и разнесем в пух и прах.
— Это обязательно?
— Конечно. Как еще они научатся не связываться с нами?
— Я уверен, что есть другой способ…
— В мафии нет другого пути. Либо убей, либо будешь убит. Эти маленькие ублюдки однажды возглавят филиалы Братвы в Чикаго и Бостоне, поэтому они бросают нам вызов, чтобы закрепить свое влияние. Если мы отступим, то будем выглядеть слабаками.
Иногда я забываю, что он — принц мафии. Однажды он унаследует место своих родителей и будет жить жизнью, полностью пропитанной кровью.
— Тебе это нравится? — спрашиваю я. — Насилие и месть, я имею в виду.
— Да, блять, — его глаза сияют, почти
