передал ему знаки власти. Они уже начали сходить с моих рук, смотри, Гэсар?
Ичин снял с больной руки кожаный наруч, плеснул араку на чёрное от раны запястье и на нём проступили знаки — те же орнаменты, браслетами охватывающие руку, что и у меня, только рисунок был иной. И морда барса красовалась между двумя орнаментами.
— Знаки уже потускнели, — сказал Ичин. — Мергену нужно было только подождать немного. Но мой преемник стал вести себя странно. На обратном пути он только и делал, что ссорил воинов. А потом жертвенного волка ножом ударил… Зачем?
— Ты не знал про «глаз колдуна»?
Шаман покачал головой.
— Я слыхал про такие камни. Но не знал, что Мерген носил эту дрянь с собой. Он, наверное, решил, что это камень помогает ему, когда я уступил власть без боя. Но единство отряда всегда было мне дороже власти. И жизни моих воинов. Я надеялся, что новый шаман сможет увести барсов через перевал. А если бы мы раскололи наши маленькие силы, терию Вердену не пришлось бы даже посылать сюда колдунов. Мы бы просто перебили друг друга.
— Значит, Мерген думал, что камень даёт ему желанную власть и удачу?
— Наверное. И потому он молчал о нём.
— Но пришла не удача, — кивнул я. — Пришли колдуны Терия Вердена. Камни оказались сродни заложенным мертвецам. Они питались теми, кто носил их, и духи мёртвых постепенно облекались плотью. И когда колдун велел демону проснуться и захватить власть…
— Сначала колдун приказал убить тебя, Гэсар, — перебил шаман. — Смерть жертвенного волка — очень дурной знак.
— Значит, колдун смотрел глазами Мергена и решил, что я — слишком опасен. А когда увидел меч, способный поражать демонов, — просто взбесился. И сам прилетел за ним.
— Когда я был в крепости Арды, на улицах говорили, что меч княжича Камая — из снов Белой горы, — кивнул Ойгон. — Очень сильный меч. Понятно, что колдуны переполошились.
— Что значит — из снов? — удивился я.
И заметил, как изменилось вдруг лицо Ичина.
— Сон у Белой горы — последний этап посвящения в воины, — ответил он вместо брата. — Ты уже был там, просто не помнишь этого. Тебе нужно вспомнить, какое оружие — внешнее или внутреннее ты от неё получил!
— Оружие? — я сделал вид, что не понимаю намёка.
— Да. Воин засыпает у подножия горы. И просыпается с оружием. Иногда — с невидимым. Но это оружие уже не оставит его при жизни. — И он посмотрел мне в глаза совершенно трезвым и пытливым взглядом.
Вот же засада… Шаман догадался, кто я. Меч Камая нашёл хозяина, иначе и быть не могло.
Я покачал головой: «Молчи».
Он кивнул.
Ойгон не замечал нашей игры в намёки. Он жрал драконятину и глаза у него были осоловевшие от еды и молочной водки.
— Ты должен верить, что мы победим, — сказал я Ичину.
— Теперь я верю, — кивнул он.
— Так надо же выпить! — вскинулся Ойгон, откупоривая бурдючок.
— У меня ещё Шасти в соседних кустах сидит голодная, — сказал я.
Теперь было ясно, что Ичин мне расскажет всё, что сумеет. Не надо больше искать подходы и мосты наводить. А вот девчонка уже, поди, слюной захлебнулась.
— Ну, веди свою женщину, — кивнул Ичин.
Мяса у нас ещё было достаточно, а о серьёзном мы могли поговорить и потом. Шаману больше ничего не мешало считать меня достойным обсуждения наших дальнейших планов. Может, и к лучшему, что он меня расколол.
Я сунулся в кусты в полной уверенности, что Шасти меня ждёт и… Действительно нашёл её на бревне. Похоже, успокоилась моя шустрая ведьма. А ведь могла и удрать.
— Пойдём, — сказал я. — Мы всё перетёрли, теперь просто мясо едим. Ты же голодная?
Она кивнула и улыбнулась мне.
— Голодная.
— Ну вот.
Я привёл Шасти к обрыву, где мы так уютно устроились. Посадил на камень и вручил кусок драконятины.
На душе у меня стало почти спокойно.
Секреты у меня ещё оставались, конечно. Например, барсы не знали, что «глаз колдуна» изготовила для Мергена моя маленькая жена. Но это им пока и не надо бы знать. По крайней мере, Ойгону.
А Ичину я расскажу потом, что такое эти «глаза». И что тёмная душа «глаза» ещё не вся источилась.
Кусок жирного чёрного камня, обёрнутый в кожу, лежал в сумке у Шасти. И я не знал теперь, нужно ли его уничтожать, раз это такая полезная штука?
Ичин потянулся за мясом, и Шасти вскрикнула, увидев черноту на его руке.
— Ты чего? — спросил я ласково. — Это рана такая, вроде бы не заразно.
— Это!.. — Шасти выглядела испуганной. — Это же след Эрлика!
Ичин поморщился:
— Нижнего бога здесь не называют по имени, — сказал он. — В горах это не принято.
Шасти затравленно кивнула.
— И что он означает, этот след? — спросил я.
— Что его, — Шасти кивнула в сторону Ичина. — Ранили обращённой стрелой. Он обращается в демона.
Она посмотрела на меня жалобно: мол, я тут ни при чём, это всё колдуны. Но я и не собирался на неё сердиться.
Похоже, только Ойгон не оценил сказанного. Он продолжал жевать мясо с довольной улыбкой на лице. А вот мы с Ичином девушке сразу поверили.
Шаман и в самом деле был ранен вражеской стрелой. Она сорвала наруч и чиркнула по запястью. А потом по руке расползлась эта жуткая чернота.
Учитывая демонов, что напускали на нас колдуны терия Вердена, всё это было очень похоже на правду.
— А существует какое-то лекарство от таких ран? — спросил я Шасти. — Снадобье? Магия?
Она задумчиво нахмурила брови, потом развязала свою сумчонку и вытащила из неё то, что я принял за косметическое приспособление — связку маленьких кусочков кожи, вроде тех, которыми девушки пудрятся.
Но я смотрел в темноте, а сейчас заметил и тёмные знаки на каждом кусочке. Вроде надписей из рунной вязи.
Шасти полистала кожаные заметки, теперь было понятно, что это её записная книжка, и кивнула.
— Да, такое снадобье существует. Но нужны сложные ингредиенты, чтобы приостановить болезнь. А чтобы вылечить её насовсем, нужно разорвать связь вашего шамана с миром Эрлика и запутать демона. Это очень страшно. А у меня
