может лучше…
— Я спросил «ясно⁈»
— Да, командир.
Сгрудившиеся вокруг Горунара Зайцы с тревогой и сомнением провожали меня. А я старался не смотреть им в глаза, так как смелости это бы мне вряд ли добавило. Подойдя к винтовой лестнице, я чиркнул по руке ножом и, дождавшись, когда на ладони соберётся достаточно крови, приложил её к поверхности камня. Капли впитались в его пористую структуру, а вместе с ним начала убегать и сила из источника. Нужно было торопиться.
Я начал спуск по лестнице, перешагивая через окровавленные трупы, одной рукой сжимая камень, а невредимой держась за поверхность стены. Может и хорошо, что темно, не придётся лицезреть эту картину лишний раз. С каждым проделанным шагом я всё внимательнее прислушивался к себе. Но пока рассудок не торопился меня покидать. Я уже слышал шёпот, он становился всё громче, но действовал не так, как тогда, на Песчаной черепахе, а отстранённо, словно он сам меня боялся и обходил стороной. А точнее, не меня, а камень, что питался сейчас моей кровью и силой.
Начинающего искателя я нашёл, преодолев первую треть ступеней. Освещённый всполохами неторопливо горящего масла он в нерешительности стоял перед очередным телом погибшего носильщика. Было видно, что он уже на грани. Широко раскрытые глаза лихорадочно обшаривали труп в поисках одному ему известной вещи.
— Шен, поднимайся наверх! — крикнул ему я. — У тебя не тот камень!
— Да, да… не тот… не этот… А где, где тот?.. Да вон же, вон!
Вдруг он, оставив фонарь стоять на одной из ступеней, перескочил через труп и бросился дальше, к валяющейся неподалёку от тела сумке. Развязав дрожащими руками тесьму, он выудил оттуда ещё один мешочек, внутри которого обнаружился другой шершавый камень, ещё не запятнанный кровью. Видимо, тот, который несли люди Ордена Раскола.
— Дай руку! — я уже был рядом. — Быстрее!
Не дожидаясь ответа, я ухватил его ладонь и чиркнул по ней кинжалом. Парень даже не дёрнулся от боли, всё его сознание уже заволакивало потусторонними мыслями и желаниями, которым он уже не мог сопротивляться. За то мгновение, что я сам опрометчиво выпустил свой камень из рук, на меня обрушилось бушующее море голосов, сливающихся в единую какофонию, подавляющую волю и разум. Все смыслы и желания начали таять под напором обречённости и тлена. Зачем стремиться к чему-то, если исход всегда один? Для чего терпеть страдания, если они в конечном счёте ничего не изменят? Не проще ли раствориться в этом море голосов, стать одним из них, потерять себя, но получить взамен покой? Пусть другие слышат мой голос, я же обрету тишину.
Уже не совсем понимая, что делаю, и действуя скорее на рефлексах, я приложил окровавленную ладонь парня к ещё чистому камню, а свою вернул на место. Голоса отхлынули от меня, будто тьма от источника света. А в мысли вернулась ясность и рациональность. Теперь я видел, чувствовал, что всё вокруг заполнено отчаяньем. И лишь я и Шен сейчас оставались островками надежды в этом море Печали.
Осмысленность вернулась и во взор парня, который сейчас до побелевших костяшек сжимал острый край камня, рискуя превратить небольшой порез в кровоточащую рану.
— Успокойся, всё обошлось.
— Да, спасибо, — он нервно сглотнул, после чего медленно выдохнул, пытаясь унять дрожь. — Голоса… они…
Было видно, что ему нужно какое-то время, чтобы прийти в себя.
— Значит, ты сын пророка Ребеша? — решил сменить тему я.
— Не родной, — Шен покачал головой. — Но он воспитывал меня как своего. Передавал знания, а я… я так ни разу и не назвал его отцом. А когда он вернулся с откровением из Мёртвого города, то стало поздно. За своими проповедями он перестал меня замечать, будто я стал одним из многих в его безликой пастве.
— Ты поэтому подался в искатели?
Парень ничего не ответил, лишь кивнул.
— Ясно. Что ж, по крайней мере мы убедились, что в этой части пророчество не врёт. Вот только трактовать его нужно очень осторожно. Похоже, что мелочей в нём нет. Кстати, если ты понял, что камень тебя не защищает, почему не вернулся?
— Я хотел… Но шёпот меня не отпустил. В один момент я понял, что не могу повернуть обратно. Оставался только путь вниз. Тогда я вспомнил то четверостишье и понял, где ошибся.
— Но откуда ты узнал про камень, оставленный на лестнице?
— Я… — парень смутился и отвёл глаза. — Обратил внимание на него, когда мы ещё поднимались наверх. Но…
— Но не сказал, — за него закончил я. — Что ж, объяснимое решение, и для большинства людей понятное. Хоть и говорит это не в твою пользу.
— Я знаю. И я готов ответить за это. Но сейчас важно, что нам делать дальше. Вернёмся наверх, переждём ночь? Сделаем это, и новой попытки у нас уже не будет. Если мы уже зашли так далеко, если столько людей погибло на пути сюда, то разве можем мы вернуться ни с чем?
В глазах парня виделось какое-то отчаянье. Нет, не навеянное голосами извне, а взращенное самим в себе. Он готов был поставить на карту всё. И прикажи я ему вернуться, не думаю, что он согласится. Скорее сотворит новую глупость.
— Поверь, иногда лучше так, чем в тщетных поисках сложить голову. Но, пожалуй, сейчас ты прав. Этот путь нужно проделать до конца. Идём, времени у нас немного. Камни или насытятся сами, или выпьют нас без остатка. В обоих случаях нас ждёт незавидная участь.
Шен кивнул, и оставшийся путь мы проделали в тишине. Я хотел было потушить и фонарь, чтобы не привлекать чужого внимания, если таковое вдруг окажется где-то внизу пирамиды. Но в полной темноте нам всё равно не найти нужное место, о котором говорил Шен. Наконец, ступени вновь привели нас в главный колонный зал.
— Вот, видишь? — почему-то шёпотом сказал он, приподнимая фонарь и подсвечивая им выцарапанную кем-то надпись на одной из колонн. — «Смирение». Слугам и непосвящённым послушникам нельзя было пересекать эту линию, и они ожидали здесь.
— Что ж, тогда мы на месте. Осталось понять, где восток.
Я глянул наверх, но свет фонаря едва пробивался хотя бы на пару метров сквозь толщу мрака и, конечно, не мог осветить башню целиком.
— Главный вход в храм расположен на южной стороне, — начал вспоминать Шен. — А
