— Неправда. Я часто пою. Я почти всегда пела колыбельные Брайану на ночь. Я пою для себя, когда работаю.
— Но не для других.
— Я пела в Дарвентоне.
— Церковные псалмы, а не романсы, которые ты часто пела в Хоксфорде. И только потому, что я тебе приказал.
— Я пела в Хоксфорде потому, что так хотел Бернард. Но мне никогда это не нравилось.
Восхитительная ложь. Незабываемые мгновения в зале были единственными минутами ее признания в доме, и она наслаждалась ими. Но она не хотела, чтобы ее и здесь просили развлекать гостей во время обеда. Она не желала петь о любви, покуда Аддис де Валенс находился за столом.
— Итак, теперь это твое, и ты ни с кем не желаешь делиться своими песнями.
— Да, это исключительно моя собственность. Воспоминания, неразрывно связанные с мелодиями и словами. С безвозвратной тоской и детскими мечтаниями. С чувствами, разрывающими сердце, которые эти звуки могли и пробудить, и успокоить.
Она увидела, что Ричард пристально наблюдает за ними.
— Вы уезжаете?
— Да. Я обещал тебя предупредить.
— Надолго ли?
— Дня на три. На четыре. Не дольше недели.
— Хорошо, что сэр Ричард тоже едет с вами.
— Он настоял на этом.
Она взяла в руки тростинку и стала поигрывать ей, надеясь, что он не заметит охватившего ее беспокойства.
— Если кто-нибудь узнает… Если слухи о вашем путешествии дойдут до короля…
— Никто ничего не узнает. Мы посвятили в наши замыслы очень немногих. И их собственная безопасность зависит оттого, насколько они осмотрительны. Да, опасность есть, но очень небольшая.
Ей так хотелось верить тому, что он говорил.
— Вы по-прежнему не хотите сообщить мне, где Брайан, не так ли?
— Нет. Он в безопасности. Он в большей безопасности, чем ты себе можешь представить. Я не допущу, чтобы ты прожила всю жизнь, защищая чужого ребенка.
— Выбор должен принадлежать мне.
— Может быть. Но, в любом случае, я сделаю его за тебя. Она заставила себя улыбнуться.
— Я могу прожить всю жизнь в несогласии с выбором, который вы делаете за меня.
Он рассмеялся.
— О, довольно, Мойра! Ты слишком свободна, чтобы быть крепостной, — он наклонился и поцеловал ее, придержав ее голову, чтобы затянуть поцелуй. Это был сладкий поцелуй расставания и невысказанного стремления; такие поцелуи разбивают женское сердце!
— Если что-нибудь произойдет, тебе не причинят вреда. Вилланов не наказывают за проступки их хозяев, — он говорил, щекоча губами ее щеку. По правде говоря, это звучало больше как ободрение для него самого, чем для нее.
Он поднялся с земли.
— Берегите себя, Аддис. Берегите себя и возвращайтесь скорей.
Его взгляд на секунду задержался на сидящей женщине, затем рыцарь развернулся и отправился за сэром Ричардом.
Она провожала его взглядом, пока он не скрылся за воротами, а затем вновь взяла в руки корзинку и продолжила работу. Переполненная предчувствиями и страхами, о которых было боязно даже думать, Мойра стала напевать песенку о любви, впервые услышанную ею еще в детстве. Эту песню она не пела уже много лет. Она думала, что забыла слова, но они сами срывались с языка, не успевая прийти на ум, воскрешая воспоминания, связанные сними…
…Она сидела в тени в полудреме, однако чуткость ни на мгновение не оставляла ее. Мойра привыкла к беспокойным звукам и движениям на кровати — они стали обычными. Потому-то она и проснулась, когда они внезапно прекратились.
Она вглядывалась в полумрак, где угадывались очертания тела в золотом сиянии одинокой свечи. Левое колено согнуто, под него подложена подушка. Глаза Мойры встретились со взглядом, направленным на нее. Ее охватила радость. Наконец-то он пришел в сознание после четырех дней беспамятства!
— Кто здесь? Подойди. Я хочу тебя видеть.
Она приблизилась к кровати: Он жестом попросил поднести свечу ближе. Пытаясь скрыть радость, она выполнила его просьбу. Туманное мерцание глаз говорило о том, что он пришел в себя, но не проснулся окончательно. Жар продолжался, капельки пота покрывали его кожу. Это внезапное пробуждение было не более чем иллюзией облегчения, минутным затишьем в центре урагана. Если он выживет, эти мгновения даже не сохранятся у него в памяти.
— О, это ты, Тень Клер. Что, моя жена опасается, что ее молитвы нарушают мой покой?
— Она только что ушла. Я сменила ее, чтобы она немного отдохнула.
— Не лги мне, красавица.
— Правда. Она…
— Ее никогда здесь не было. Как ты могла думать, что я не знаю об этом? Когда вырезали меня на куски, служанка держала мою голову и руку. Я знаю, это была не Клер.
Она не нашлась, что ответить. Наполнив бокал элем, она приподняла ему голову и поднесла напиток к пересохшим губам.
— Помоги мне сесть.
— Вы еще не можете… Рана…
— Мое тело словно одеревенело. Не могу лежать! Проклятье! Помоги мне встать!
— Позвольте мне приподнять вам голову, — она взяла одеяло и попыталась подложить ему под плечи. Теперь он лежал немного повыше. Он посмотрел вниз и сбросил простыню.
Мойра не раз видела его обнаженное тело, когда помогала Эдит ухаживать за Аддисом. Но тогда он был в беспамятстве и не мог знать об этом. Впрочем, он и сейчас не обращал внимания на ее присутствие, оно совершенно не имело для него значения. Раненый осмотрел перевязку на торсе и бедре. Большая часть ноги скрывалась под бинтами. С отвращением он потянул простыню, чтобы прикрыться. — Сядь. Нет, не здесь. Передвинь стул вот сюда. Она подчинилась и приблизилась к постели. Казалось, он пытался увидеть что-то, с любопытством и удивлением глядя сквозь нее. Взгляд — наполовину осознанный и наполовину лихорадочный — пробивался через море жара, в котором плавало тело. Они оба существовали как часть воплотившегося сна. Как скоро волны вновь прибьют его к берегу жизни?
— Как поживает прекрасная Клер? Горечь тона встревожила ее.
— Ей нездоровится, сэр Аддис. Она страдает и молится за вас.
— Ты умеешь правдиво лгать, Маленькая Тень. Но недостаточно убедительно. Если она и молится, это молитвы о моей смерти.
— Но это не так!
— Боже! Какая преданность! Ей повезло, что у нее такая подруга. Надеюсь, ты не ожидаешь подобной лояльности взамен? Она уже говорила со своим отцом?
Клер действительно говорила с Бернардом и для поддержки привела с собой и Мойру. Воспоминания о той ужасной встрече время от времени всплывали в ее голове. Клер требовала, потом умоляла, потом впала в истерику, но Бернард — впервые в жизни — отказался исполнить просьбу дочери.
