— За мной следят, — сказал он дрожащим голосом. — Они здесь повсюду.
Майкл вошел в ложу и запер дверь на задвижку.
— У нас нет времени. Что вы можете сообщить?
— Одну минуту. — Он поднял бледную руку с тонкими длинными пальцами. — Откуда я знаю… что вы не один из них?
— Я бы мог назвать имена людей, с которыми вы встречались в Лондоне, но нужно ли это? Вам придется мне довериться. Если нет, мы забудем все это и мне придется вернуться назад через Ла-Манш.
— Простите. Но я не верю никому. Никому.
— Придется поверить мне, — сказал Майкл.
Адам опустился в кресло, обитое красным бархатом. Он склонил голову и провел дрожащей рукой по лицу. Лицо у него изможденное, казалось, что он вот-вот упадет в обморок. Внизу, на сцене, Каварадосси выводили из камеры на расстрел.
— О боже! — прошептал Адам. Он посмотрел на Майкла и глубоко вздохнул. — Тео фон Франкевитц, — начал Адам. — Вы знаете, кто он?
— Малоизвестный художник из Берлина.
— Да, он… он мой друг. В феврале ему поручили специальную работу. Эсэсовский полковник по имени Джерек Блок, который был ранее комендантом.
— Концентрационного лагеря в Фалькенхаузене, с мая по декабрь тысяча девятьсот сорок третьего года, — перебил его Майкл. — Я читал досье Блока. То малое, что было в нем. Там было сказано только, что Джереку Блоку сорок семь лет, что он родился в немецкой военно-аристократической семье и что он фанатик-нацист. Фотографии не было.
Майкла все время мучил вопрос: Блока видели в Берлине с Гарри Сэндлером. Какая связь между ними и какое отношение этот охотник на крупного зверя имел к данному делу?
— Продолжайте.
— Тео посадили в самолет с завязанными глазами; самолет летел на запад. Он это определил по свету солнца. Художники разбираются в таких вещах. С ним был Блок и несколько других эсэсовцев. Когда они приземлились, Тео ощутил запах моря. Его отвели в ангар. Там он пробыл более двух недель, в течение которых рисовал красками.
— Рисовал? — Майкл отошел в глубь ложи, чтобы его не было видно из зала. — И что он рисовал?
— Отверстия от пуль. Больше чем две недели он рисовал отверстия от пуль на металлических листах. Эти листы были частью чего-то большего: в них были отверстия для клепки, и листы были покрашены в оливково-зеленый цвет. Тео пришлось также рисовать куски стекла. Следы пуль на стекле и стали должны были иметь форму направленного следа. Когда Тео закончил, Блоку не понравилось, как он разрисовал стекло, и ему пришлось его перерисовывать. А потом они доставили Тео обратно в Берлин.
— Хорошо. Ваш друг разрисовывал металлические листы и стекло. Но что это может означать?
— Не знаю, но это заботит меня. — Он провел по губам тыльной стороной ладони. — Немцы знают, что предстоит высадка союзников. Для чего они тратят время на то, чтобы рисовать пулевые отверстия на зеленых металлических листах? И еще одно: когда Тео рисовал, Блок показывал его работу другому немцу. Блок называл его «доктор Хильдебранд». Вы знаете это имя?
Майкл, покачал головой. На сцене солдаты заряжали мушкеты.
— Отец Хильдебранда был создателем химического оружия, которое немцы использовали в Первую мировую войну, — сказал Адам. — Сын, как и отец, владеет компанией по производству химикатов, и он — ярый пропагандист использования химического и бактериологического оружия. Если Хильдебранд работает над чем-то, это может быть использовано против высадки союзников.
Майклу сделалось тошно. Если во время высадки немцы применят снаряды с химическим оружием, погибнут тысячи солдат, и, если операция не удастся, она будет отложена на годы — время, достаточное для того, чтобы Гитлер укрепил «Атлантический вал» и создал оружие нового поколения.
— Но я не понимаю, при чем тут Франкевитц?
— Я тоже не понимаю. С тех пор как немцы нашли и разбили мое радио, я лишен источников информации. Но я чувствую, что тут необходимо разобраться. Если нет… — Он не закончил фразы, но Майкл понял. — Тео случайно слышал разговор между Блоком и Хильдебрандом. Они дважды упомянули «Железный кулак».
— Железный кулак, — повторил Майкл.
Кто-то постучал в дверь. Адам вскочил с кресла. На сцене солдаты подняли мушкеты, оркестр играл траурную мелодию, а Каварадосси приготовился к смерти.
— Мсье! — Это был голос коридорного. — Вам послание.
По голосу коридорного Майкл понял, что он не один. Это послание — приглашение в гестапо.
— Вставайте, — сказал он Адаму.
Адам встал, но дверь в ложу уже вышибло чье-то могучее плечо; в этот момент на сцене раздался залп, и Каварадосси упал. Звуки залпа на сцене заглушили шум сломанной двери. Двое в мундирах гестапо ворвались в ложу. У первого в руке был маузер.
Майкл ударил его по черепу кастетом. Тот отлетел назад, успев нажать на спуск. Пуля пролетела над плечом Майкла. Майкл ухватил немца за кисть, взвалил на плечо, шагнул к барьеру ложи и швырнул вниз.
Немец летел пятнадцать метров и визжал, пока не грохнулся в партер. Оркестр остановился в замешательстве, певица на сцене безуспешно пыталась довести свою арию до конца.
Майкл твердо решил, что этот эпизод не должен стать его лебединой песней. Второй гестаповец потянулся к карману плаща, но не успел — Майкл ударом кулака разбил ему лицо. Следующий удар перебил ему глотку. Гестаповец рухнул на спину. Но в дверь ложи рвались еще двое — человек в клетчатом костюме с «люгером» в руках и за ним — солдат с пистолетом. Майкл крикнул Адаму:
— Лезь ко
