простой парень из Ламбета может преуспеть в жизни честным путем. Такого не бывает, верно? Но мне до сих пор ничего не могли вменить. Любой другой бы уже обиделся. Оговорить можно кого угодно, это только вопрос времени. Если хочешь найти грязь, то рано или поздно найдешь. Так или иначе. Надеюсь, ты меня понимаешь.
Эдди умолкает. Думаю, все знают, в шестидесятые-семидесятые годы полиция не отличалась особой щепетильностью. Он намекает, что доказательства подбросили. Я не спорю.
– Ну, что я могу сказать? В конечном итоге моя бухгалтерия оказалась не такой, как надо. У меня всегда были проблемы с цифрами. Дискалькулия. Математика плохо давалась, – со вполне очевидной иронией продолжает он. – Тогда ее, конечно, не диагностировали. Дискалькулию. Просто считали, что ты либо недоразвитый, либо придуриваешься. А я на недоразвитого не тянул, в других областях, вот они и решили, что страдаю ерундой. Издеваюсь над ними. Сейчас в школах совсем иначе, да? У меня две внучки. В школе я надолго не задержался, не по мне все это. Так что от ошибок в расчетах меня, по логике вещей, отделяло только время, как считаешь?
Улыбка у него искренняя и теплая.
Я совершенно уверена, Эдди мог позволить себе бухгалтера, и не сомневаюсь, что последний давал показания в суде. Меня поражает способность Эдди совать всем кукиши под нос, дразнить гусей и выходить сухим из воды. Более того, я хочу, чтобы это сошло ему с рук. Я болею за него, как и все. За его развязную, простодушную сумасшедшинку. Я вижу в нем человека из другого мира, совсем не похожего на настоящий преступный мир – жестокий, зубодробительный. Это какая-то веселая, уютная преступность. Старые добрые английские преступления.
– Хорошо. – Подаюсь вперед, принимая его игру. – Насколько я поняла, вы не станете рассказывать о Ричардсонах, верно, Эдди?
Надо как-то определить правила.
– Эрин, дорогуша, я отвечу на любые вопросы. Я – как открытая книга. Могу чего-то не знать, но определенно готов попробовать. Улыбнись, красотка! – с озорным видом склоняет голову набок Эдди.
Не в силах противостоять его обаянию, я улыбаюсь искренне, во весь рот.
– Спасибо большое, Эдди. В таком случае вы не могли бы рассказать мне о Чарли Ричардсоне, главе банды, каким он был?
Мне кажется, я поняла правила. Спрашивать можно о чем и о ком угодно, не требуя точных фактов.
– Он был ужасным человеком, последней сволочью… но в самом лучшем варианте этого типажа. Так порой бывает.
Эдди вздыхает.
– Кто не знает о Ричардсонах? Все замешанные в тех старых ист-эндских делах давно мертвы. Я не собираюсь крысятничать и о мертвых плохо не говорю… Только Чарли был редкостным гадом. Нет, я никогда не видел, чтобы он сам кого-то пытал, но Чарли сам рассказывал. Он приспособил мотор от разобранного бомбардировщика времен Второй мировой для пыток электричеством. Он пытал, кромсал, запугивал, пока ему не рассказывали все, что он хотел знать. Я как-то спросил: «Откуда ты знаешь, что они тебе под пытками не врут?» Чарли ответил: «Они врут до тех пор, пока не превращаются в маленьких детей, способных говорить только правду». Я же не о том спрашивал, понимаешь? Я имел в виду: вдруг эти люди с самого начала говорили правду, а он пытал их до тех пор, пока те не начинали выдумывать всякую чушь? Чарли такой расклад в голову не приходил. Я тогда не стал выяснять. Чарли относился к другому поколению. Считал, что знает, как устроен мир. По-моему, пытки никогда не помогали. Людей надо уважать, верно, Эрин? Хочешь, чтобы тебя уважали, сам прояви уважение. Позволь противнику умереть, сохранив достоинство. А уж есть у него достоинство или нет – не твоя проблема. Никто тебя не упрекнет, если ты относишься к людям с уважением.
Я не совсем уверена в правильности его рассуждений и продолжаю.
– Вы всегда относились к людям с уважением, Эдди? – задаю очень важный для меня вопрос.
Он смотрит на меня исподлобья.
– Да. Всегда относился и буду. Просто нельзя на что-то рассчитывать, Эрин, не потрудившись узнать правила. Вступил в игру – не жалуйся потом, если проиграешь. Проигрывать тоже нужно уметь. Хороший спортсмен всегда позволит сопернику проиграть с достоинством.
Он замолкает и смотрит на меня оценивающим взглядом. Хочет что-то сказать. Я его не тороплю, он отводит глаза: передумал.
В комнате воцаряется тишина. Эдди выглядит отстраненным, задумался о чем-то своем. Я чувствую, что мы подошли к опасной черте, и меняю тему.
– Чем вы собираетесь заняться? С чего начнете, когда выйдете из тюрьмы? У вас есть какие-то планы?
Нужно сохранить настроение.
– Выключи камеру, – внезапно произносит он и устремляет на меня серьезный немигающий взгляд. Все его обаяние вдруг исчезло. Меня прошибает по́том. Тишина между нами сгущается. Мое сердце пускается вскачь. Я не понимаю, что происходит, ориентиры больше не действуют, я теряю точку опоры.
– Выключи камеру. Сейчас же.
Он сидит неподвижно. Окаменевший, непоколебимый. Опасный.
Нащупываю кнопку. Не знаю, почему я его слушаюсь. Глупо, однако у меня нет выбора. Можно позвать охранников… нет, это не выход. Я столкнулась с чем-то непонятным и хочу знать, в чем дело. Остается только выполнять его указания.
Красный огонек гаснет.
– Эдди, с вами все в порядке?
Не знаю, зачем я это спросила – с ним определенно все в порядке. Это у меня руки дрожат.
– Все хорошо, Эрин. Успокойся.
Выражение его лица смягчается, как и голос. Мои плечи начинают понемногу расслабляться. А я и не осознавала, что они напряглись.
– Прости, если напугал, детка. Дело в том, что я… хм… Ладно, хорошо.
Он, похоже, борется с собой. И наконец начинает:
– Хочу попросить тебя кое о чем, давно хотел, еще по телефону, да не мог, и на камеру не буду. Я хочу попросить тебя об услуге. По правде говоря, милочка, я только поэтому согласился на интервью. Ты мне, я тебе. Услуга за услугу. Так что слушай, повторять не собираюсь.
Не могу поверить, что мне это не снится. Хотя, если честно, я понятия не имею, что именно происходит. Вспоминаю о сообщениях. Может, их оставлял кто-то другой?
– Я не привык просить, так что слушай внимательно. – Он прокашливается. – Дело личное. Меня такие вещи… сильно напрягают. В моем возрасте вредно волноваться, понимаешь? Так что мне нужна твоя помощь. Поможешь мне, лапуля?
Он смотрит на меня. Я сглатываю ком в горле. А потом понимаю, что он требует ответа. В мозгу что-то щелкает. Чего он от меня хочет? Господи! Ну не секса же! Заткнись, дура.
