Книга Тирания веры - Ричард Суон

В тот момент я решила, что не стану об этом упоминать.

– Но вы ведь знаете, что за порогом есть что-то еще. Вам – нам – известно об обитателях того мира. Можно с ума сойти при мысли о том, что боги и святые, которым поклоняются столь многие, действительно существуют. Почему об этом так мало говорят?

– Да, они существуют, но ты сама видела, какой облик они принимают. Бесполезно молиться им, или взывать к ним, или заклинать их. На Южных равнинах, в землях казаров – да и за их пределами тоже – обитает животное, называемое слоном. Он огромный, почти в десять раз больше быка. Так вот, сущности из загробного мира относятся к нам так же, как слон к обычной мухе. Мы для них ничто, Хелена. Да, некоторым нравится играться с нами, как, например, Плуту, с которым ты уже сталкивалась, но они так же редки, как острова в Гралльском море. Большинство из этих сущностей совершенно непостижимы. Да, порой нам хочется приписать им людские чувства и образ мыслей, но мы не способны их понять.

Впрочем, есть и другая причина, почему мы не делимся этими тайнами с обществом: какой прок можно найти в том, чтобы каждый гражданин Империи знал правду? Представь, каким безрадостным вдруг стало бы существование всех людей. Если не существует никакой загробной жизни – той, которую описывает неманская Церковь, – то зачем же тогда придерживаться правил морали и этики? Церковь и вовсе считает, что вера в конечную награду – то есть в то, что за хорошие дела человека пустят в рай, а за дурные отправят по Разбитой Тропе прямиком в Чертоги Преисподней – это единственное, что держит народы Империи в узде.

– Но разве не для этого существует общее право? – спросила я. – А естественный закон? Вы много говорили мне о нем.

Вонвальт улыбнулся. Беседуя о юриспруденции, он мог забыть о многих невзгодах.

– Теперь ты рассуждаешь как Правосудие. Но среди неманцев ты друзей не найдешь. Им позволили сохранить каноническое право в качестве уступки, хотя, по-моему, эту вторую голову Аутуна следовало бы сразу отрубить. Я предвижу, что в не самом далеком будущем каноническое право, и без того уже сильно усеченное, будет полностью искоренено. Конечно, в том случае, если нам удастся уладить этот проклятый бедлам с Клавером.

Я несколько секунд теребила складки моего киртла.

– Я спрашиваю еще потому, что…

Сэр Конрад прервал меня, подняв руку.

– Я знаю, почему, – сказал он. Его голос звучал мягко, а не снисходительно, и я мысленно поблагодарила Вонвальта за то, что ему хватило такта не вести этот разговор как урок. – Это первое, о чем спрашивает каждый новый некромант. «Могу ли я встретить души моих родных? Души моих друзей? Души моих возлюбленных?» Если бы мы заглянули чуточку дальше, что бы мы нашли? Правда в том, что никто этого не знает – то есть никто из ныне живущих. Мы касаемся границ священных измерений, но, чтобы заглянуть в них поглубже, придется откопать несколько очень старых и запретных фолиантов из Хранилища Магистров. – Он издал стон, больше похожий на горький смешок. – Хотя я не удивлюсь, если Клавер украл и их тоже. Будем надеяться, что он попытается применить эти знания и развоплотится.

Я испытала одновременно облегчение и разочарование. Какая-то частичка меня гадала, смогу ли я вызвать души своих родителей или Матаса. Но другая, более здравомыслящая часть, подозревала, что делать этого не стоит. Порой лучше просто бережно хранить воспоминания об умершем, а не пытаться дотянуться до него в загробной жизни. Кто знает, как смерть меняет человека? Вдруг, вызвав усопшего родича или друга, мы найдем лишь одержимого безумца, несущего неразборчивую чепуху, и выясним, что всякое подобие его прежней личности безвозвратно утеряно?

Мы шли и шли, пока не добрались до дворца, по пути переведя разговор на менее мрачные и безнадежные темы. Затем, несмотря на все, что произошло в тот вечер, я отправилась спать в относительно хорошем настроении. Некоторое время я размышляла о загробной жизни, рассуждала, не стоит ли мне приложить усилия, чтобы отправиться туда и извиниться перед Матасом. Его смерть до сих пор тяжким грузом лежала на моей совести, и я никак не могла избавиться от чувства вины, особенно теперь, когда мои чувства к Вонвальту неожиданно изменились, окрепли и начали смущать мою душу.

Однако в те дни события, которые толкали Империю к обрыву, развивались стремительно, и мне удалось отдохнуть всего несколько часов перед тем, как нам принесли новые дурные вести. Посреди ночи меня разбудили громкие хлопки дверей и топот сапог – то есть звуки, всегда предвещавшие нечто зловещее. Я натягивала на себя одежду и ждала, что за мной вот-вот зайдут, когда дверь спальни распахнулась. На пороге стоял Вонвальт, уже облаченный в мантию Правосудия.

– Спускайся к главному входу, – с мрачным видом сказал он. – И поторопись. Мы едем в Императорский дворец.

– Что-то случилось? – спросила я. – Неужели выяснилось что-то о княжиче Камиле?

Вонвальт покачал головой.

– Нет. Вести о магистре Кейдлеке. Он мертв.

XVIII

Муфрааб

«Я с готовностью ушел бы в ничто, в бессознательную вечность черного небытия, лишь бы не оказаться в тех местах, что обнаружили неманская Церковь и Орден магистратов».

СЭР ГРИМХИЛТ ОЛДВИН

Мы с Вонвальтом поспешили по тихим темным улицам Совы к Императорскому дворцу. Перед выходом сэр Конрад послал за сэром Радомиром и Брессинджером. Я надеялась, что эти двое успели помириться. Несмотря на все перепалки, между ними уже завязались узы крепкой дружбы.

– Не понимаю, – сказала я, когда мы стремительно понеслись по мостовой. – Я думала, Кейдлеку и так надлежало умереть.

– Пока что нет. – Больше Вонвальт ничего не ответил.

Едва мы очутились у дворца, четверо имперских гвардейцев сопроводили нас вниз. Подземелья словно нарочно проектировались так, чтобы внушать страх и благоговейный трепет. Своим видом они должны были напоминать заключенным о том, насколько те ничтожны и сколь огромной, богоподобной властью над их жизнями обладает Император.

Лестница уводила нас все глубже и глубже под землю, пока воздух не стал жарким и душным. Затем внезапно мы очутились в огромном длинном зале, похожем на храм. Его высокие своды опирались на большие черные колонны, отделанные вулканическим стеклом, и, как водилось во дворцах, были расписаны фресками. Однако, в отличие от множества похожих декоративных росписей, на этих изображались владения Казивара, Разбитая Тропа, Чертоги Преисподней и мучимые, подвергаемые