Я не ожидала подобного от отца. Да, он уже давно не представлялся мне хорошим человеком, и всё же не верилось, что Артур Багримов, который так легко осуждал других людей, к примеру, мать Дамира, и сам оказался не лучше многих, ради денег готовых на всё. Но теперь правда вышла наружу, и улик против него, как выяснилось, хватает, так что перспективы незавидные.
Иду в комнату, которая была моей. Я всего месяц не живу здесь, но всё уже кажется другим, чужим. На душе становится одиноко и бесприютно.
Хорошо, что Дамир не оставил меня, когда сестра позвонила и рассказала о том, что отец арестован. Без него я бы вообще не знала, что делать. Он и адвоката нашёл. Тот будет защищать отца в суде. А суд над ним состоится, в этом уже нет сомнений.
Я так поглощена своими мыслями, что даже не сразу слышу звонок мобильного телефона. На экране высвечивается номер Эрика. Точно – я ведь так и не перезвонила ему вчера.
– Эльвира, – обращается он ко мне, когда я отвечаю, – это правда – то, что пишут о твоей семье в новостях?
– Да, – не скрываю я. – Правда. Мой отец действительно сейчас под арестом.
– И… ты знала?
– Нет! – отзываюсь возмущённо. Как он вообще может такое спрашивать? Неужто решил, что отец советовался со мной и мамой, когда приобретал некачественные строительные материалы? Бред какой-то. Но, ведь если так подумал Эрик, то и другие могут прийти к подобному выводу… Мы стали семьёй преступника, и на нас тоже начнут посматривать с подозрением и осуждением. Даже на Лу…
– Эльвира, ты замечательная девушка, образованная, красивая… Ты мне в самом деле очень нравишься, но… я не простой человек, и мне бы не хотелось, чтобы мою будущую галерею связывали с кем-то, чьё имя запятнано в связи с такими вещами. Понимаешь?
– Что… – У меня вдруг пропадает голос, и приходится прокашляться, чтобы продолжить говорить. – Что ты этим хочешь сказать? Ты отзываешь своё предложение по поводу галереи в столице? Из-за того, что мой отец арестован?
– Ты должна меня понять! – выпаливает собеседник. – Твоя фамилия, твоя фотография – все могут это увидеть… Я там почитал ещё что-то об отмене твоей помолвки с каким-то местным бизнесменом. Ты об этом не рассказывала. И ты… ты правда изменила жениху с его младшим братом?
– Эрик… – Я прикрываю глаза и делаю глубокий вдох. – Не верь всему, о чём пишут и говорят в интернете. Это первое. А второе – я не собираюсь перед тобой оправдываться. Ни в преступлениях отца, ни в том, почему я не вышла замуж за человека, с которым он меня сосватал. А с твоим предложением я всё равно не планировала соглашаться.
– Вот как? И почему же? – уязвлённо спрашивает он. – Чем я плох для тебя?
– Тем, что, если б ты в действительно питал ко мне какие-то чувства, то этого разговора не было бы. Ты не отвернулся бы от меня в такую минуту. Спросил бы, как я, нуждаюсь ли в чём-нибудь. Да даже о том, не забыла ли я поесть! Но тебя всё это совершенно не волнует. Да, наверное, я в самом деле понравилась тебе тогда во Франции – молчаливая девочка-загадка, соотечественница к тому же. И понравилась, когда мы встретились снова, ведь я стала привлекательнее, увереннее в себе, нашла интересную работу. Но это не то, ради чего ты готов наплевать на все эти статьи обо мне с их домыслами ради того, чтобы ещё больше раздуть скандал. А теперь, пожалуйста, не звони мне больше.
Отключаюсь первая. Ещё один глубокий вдох перед настежь распахнутым окном. Наверное, мне должно быть тяжело сейчас, неприятно, но после этого разговора я чувствую облегчение. Эрик не подлец, он поступил как обычный человек, который не пожелал заморачиваться чужими проблемами. Пожалуй, его даже можно понять, но я не хочу об этом думать и выкидываю все мысли о нём из головы. Хорошо, что я не успела рассказать о его предложении Дамиру Булатову. Мужчине, которому я действительно небезразлична.
Будто на расстоянии догадавшись о том, что я о нём подумала, Дамир звонит мне и говорит, что скоро приедет. Он уже встретился с адвокатом, который обрисовал ему положение дел. Мне хочется услышать от Булатова совсем другое, но сейчас не время для таких разговоров.
Снова не время.
– Твоим родителям это, наверное, не понравится, – замечаю я. Некоторое время назад между Тахиром Булатовым и моим отцом пробежала чёрная кошка, и причина тут очевидна. Того, что младший сын его друга ударил его, Артур Багримов не простил, Тахир же встал на сторону сына. – Ты ведь занимаешься моими проблемами в ущерб своей работе. Они… ничего ещё не говорили?
– Нет. И даже если что-то скажут, неважно. Я всё равно буду тебе помогать, Элли. Родителей ведь не выбирают. Зато кое-кого другого выбрать можно.
– Кого же?..
– Того, на чью сторону встаёшь.
Арслан
Мы по привычке называем пересадку костного мозга операцией, хотя со стороны это больше похоже на переливание крови. Процедура не хирургическая и проводится не в операционной, а в палате пациента. Но это только начало.
Начало большого пути, на который становится мой сын, чтобы прийти к выздоровлению.
– Поздравляю вас, пересадка прошла успешно, – сообщает нам врач. – Но, как я уже предупреждал, дальше будет ещё тяжелее. Пожалуйста, постарайтесь не показывать при мальчике, как сильно вы за него переживаете. Дети очень хорошо считывают эмоции. А вам, Ярослава, я бы посоветовал поговорить с доктором по поводу лёгких успокоительных средств, которые разрешено принимать беременным. И не забывайте о правильном питании. Вы ведь помните, что рискуете не только своим здоровьем?
– Не беспокойтесь, я за ней прослежу, – говорю я, положив руку на плечо Яси. Сейчас она кажется хрупкой и слабой, но я знаю, что на самом деле Ярослава Туманова очень сильная. Мне так хочется, чтобы она стала Ярославой Булатовой, но пока до этого далеко. Я ведь ещё не получил согласия на своё предложение. Но терпения дождаться его у меня хватит, в этом можно не сомневаться.
Первые две-четыре недели после пересадки считаются критическими. Организм беззащитен перед любой инфекцией. Пересаженный костный мозг ещё не укрепился. Для поддержки требуется частое переливание крови и, разумеется, полная стерильность в палате. Гошке дают антибиотики и ежедневно делают анализ крови. Не представляю, как бы я, даже будучи взрослым мужиком, проходил через всё это, если бы со мной такое случилось. Но наш с Ясей сын держится всё так же смело, как и до операции, несмотря на тошноту, сильную слабость и лихорадку.
Когда я прихожу к нему и рассказываю о том, как изменится наша жизнь после того, как его выпишут, его глаза загораются, а я вспоминаю того белоголового мальчишку, который сказал, что он не боится сдавать кровь. Это было перед анализом ДНК. Кажется, с тех пор прошла целая жизнь. Как я вообще мог сомневаться в том, что Гошка – мой сын? Как я мог однажды бросить его, их с Ясей? И простил бы я сам, если бы оказался на её месте?.. Этот вопрос не даёт мне покоя, когда я смотрю на неё и думаю о том втором ребёнке, чьё сердечко бьётся в ней. Ребёнке, который пока не знает, как всё запутанно и непросто бывает во взрослых отношениях. И как нелегко бывает исправить ошибку, совершённую тогда, когда всё могло пойти совсем иначе…
