из другого мира? Сейчас она жива, здорова, далеко, а Азов, которому нужно не забыть оторвать голову за портал, тоже далеко, а значит…
Всё, хватит. Пора.
Я прикладываю ладонь к сплошной стене спрессованного камня, начиная промораживать преграду насквозь. Это несложно, в камне лишь магия, призванная удерживать его в этой форме. Она — структура, которую сейчас пожирает, разъедая, лед Сильверхеймов. Как только он нанесет достаточно повреждений… ну вот. Всё рушится, осыпается, да еще так быстро, что едва успеваю заскочить на несколько ступенек выше. Позади гул голосов и заклинаний.
Члены Общества спешат проверить пространство за стеной. Поднимаюсь еще выше, потому что холодно. От того края, где я поработал морозом, веет отнюдь не апрельской свежестью, а хладом космоса.
— Что же вы Дайхард? Идите вперед! Только ничего не трогайте! — тот же старик.
Чего он ко мне прицепился?
— Кто-нибудь чувствует какие-нибудь ловушки? — вовсе не спешу я подчиняться (Хотя надо! Надо! Надо! Времени в обрез!!)
— Что-то чувствую, но не у входа, — громко и внятно произносит Дракарис, — Действительно, Кейн, заходи. Метров на пять там… вроде бы ничего.
— Вроде бы, — усмехаюсь я и шагаю. Медленно, осторожно, с опаской, готовый в любой момент…
Момент наступает прямо сейчас.
Рев пламени и дракона служит для меня сигналом, который невозможно ни с чем перепутать. Прыжок к стене с одновременной активацией Лимита, плотно прислониться, садясь на корточки, съеживаясь в максимально компактную позу, обтянутую со всех сторон моим несуразным плащом, и… холод. Холод, холод, холод, мой родной врожденный холод, безумно сильный, безумно разрушительный, способный разгрызть даже кавар. На всё тело.
Единственное, что мне пришло в голову. Позволить своему холоду побороться с пламенем дракона на территории кавара. Борьба с шансами на победу, но без какой-либо возможности узнать, когда всё кончится.
Сидя в плаще и исходя морозом, я не думал ни о чем. Нельзя сказать, что даже готовился к смерти, странное спокойствие после сна не отпускало. Даже не помнил, что именно снилось, всё было далеко как не в первый раз, лишь помнил, что это была отборная дичь. Совсем отборная, та, в которой летающие баклажаны, торгуясь как еврейские извозчики, продают живых бегемотов на вес, но только тем, у кого есть права управления самолетом. И прочие металлические огурцы на картофельном поле.
Момент с ожиданием я тоже решил просто — когда мана иссякнет, тогда, значит, всё. А каким именно будет это всё? Ну… может, снова фамилия сработает?
Подождем. Тем более под такой аккомпанемент.
Сидя под плащом и ожидая моментальной зажарки, я был уверен только в одной вещи — сейчас, в данный момент, дракону по имени Акстамелех очень и очень больно, неприятно, стыдно и убийственно унизительно. Дикий рёв дракона пробивался даже сюда, не позволяя услышать ничего больше.
Когда мы закончили с плащом, то занялись аркхавном. Увидевший итог нашей работы Петр Васильевич сначала ржал как умалишенный минут десять, а потом, с залитым слезами лицом сделал то, что я от него никогда б не стал ожидать. Он меня обнял. Если бывший лорд Чикаго орёт так, то значит, Красовский сделал то, что и хотел. Попал аркхавном в уязвимое место занятого прожаркой сокровищницы дракона. Занес тому под чешую несколько килограммов кавара, моментально лишая возможности превратиться в человека. А драконы морду себе под хвост засунуть не могут, они не коты…
Так этой сволочи и надо.
Почувствовав, что резерв почти иссяк, я сделал самоубийственную штуку — встал, приоткрывая створки своего всё-таки выдержавшего убежища. Вместо лютого жара, способного сжечь железо, мне в лицо плеснуло белым клубящимся туманом с искорками инея. Белого хлада вокруг было немного, на пару метров, за ним начиналась скрипящая чернота, от которой прорывался лютый жар, намекая, что задерживаться не стоит. Сконцентрировавшись на ногах, доверил защиту тела обмороженному, но еще держащемуся плащу, а затем… побежал к ступенькам вверх.
«Выжил, выжил, выжил» билось в голове, пульсировало в такт ударам сердца. Снова выжил. Благодаря чему? Чуду? Петр Васильевич успел всадить до того, как Акстамелех полностью выложился в свою норку? Дракарис ошибся, оценивая силу драконьего пламени?
Плевать. Я поднимаюсь из глубин, навстречу мне сияют звезды. Я выжил.
Наверху была… геометрия. Огромный черный круг вплавленной почти на метр в глубину почвы, от которого шибало лютым жаром. А еще куда меньших размеров и уже значительно оплывший куб чего-то неоднородного, я сразу не понял, что это, но затем увидел тушу Акстамелеха, у которого в центре гигантского туловища как раз и был вырезан куб… дракона. Большой такой, как бы не пять на пять. И ему отрубили или оторвали голову. Она, рогатая и раззявленная, смотрела на меня из леса. Очень злое выражение на дохлой морде, но какое же приятное.
Еще был маленький и совсем не геометрический Дракарис, сидящий на кончике хвоста мертвой рептилии. Он молча смотрел, как я подхожу.
— Ты, — утвердительно выдохнул он, поднимаясь.
— Я, — киваю, чувствуя, как последние крохи активного Лимита Сильверхеймов покидают мое тело.
— Ты должен был умереть, — потерянно говорит телокрад, — Сгореть. Просто дурак-дракон начал дышать огнем прямо при приземлении. А твой дурак друг выкопался и кинулся до того, как Акстамелех даже встал нормально. Тебе рассказать, что потом было?
— Петр Васильевич воткнул кинжал на палке в жопу дракона, — вздохнул я, — Тот отвлекся от сокровищницы, почувствовал кавар в жопе, а затем, преисполнясь гнева, сжёг моего друга. Вон круг какой.
— Не просто сжёг, — качает головой лжеДмитрий, — Он выдал пламя, которого я никогда не видел. Даже его частички хватило, чтобы моментально испепелить Общество. Они даже не поняли, что случилось. Частичка на них и… тысячекратно больше на безумного хохочущего смертного, лежащего на земле. Понимаешь, что это значит?
— Не хочу, если честно, — отвечаю я, — Очень не хочу.
— Забери книгу и одежду из мобиля, Дайхард. Мы продолжим разговор не здесь, — предлагает Дракарис, — Ты же не забыл, что я тебе обещал?
— Не забыл.
Только мне на это плевать. Ракшас, Акстамелех, само это всё событие. Смерть Петра Васильевича Красовского, далеко не хорошего человека. Не доброго, не честного, не… да без разницы. Он был моим товарищем. Мы друг друга стоили. Приятного тебе посмертия, Петр Васильевич, земля тебе… пухом.
Конец, о котором ты мечтал. Возможно, я знал о тебе меньше, чем стоило.
В общем, я не в том состоянии, чтобы бояться смерти. Да
