в раздевалку, причем в мужскую, подхватывает за талию и ставит на… скамейку. Серьёзно?
— Вот теперь говори, — усмехается козлина, и я начинаю задумываться, так ли сильно он мне нравится. По-моему, не очень уже. — А то смотреть на тебя сверху неудобно, эмоции хрен заметишь.
— Как смешно, Савельев! — хлопаю его по плечу и складываю на груди руки. Ну его вообще. Это не я маленькая, это просто он переросток. Сам пусть присаживается, если так надо эмоции видеть мои. И мне удобнее будет. — Я серьезно поговорить хотела, а ты как обычно!
— Гаврюш, говорю же, никакого желания нет обсуждать Ковалёва, — улыбка пропадает с лица, и даже в глаза мне Савельев больше не смотрит. Глядите-ка на него.
— Нет, ты будешь обсуждать Ковалёва, — рычу и хватаю его лицо ладошками, поворачивая к себе. Смотрит, ну слава Богу. — Мне неловко за то, что вы поссорились из-за меня, а теперь я с ним вроде как общаюсь. Он извинился, по-настоящему извинился, рассказал все, как было, и я поняла, что тоже себя дерьмово вела. Я на него зла не держу, но очень хочу, чтобы вы помирились, потому что пока я себя какой-то сволочью чувствую и предательницей.
— Кого предала, Лиз? — его лицо все ещё в моих руках, он смотрит пристально, а ещё… Ещё он впервые назвал меня просто по имени. Это так неожиданно, что по сердцу бегут мурашки, устремляясь теплом вниз живота. Мне точно пора в психушку, это уже не шутки.
— Тебя, Тём. Тебя предала, поэтому и извиняюсь сейчас перед тобой, потому что стыдно. Вот.
Наверное, он думает, что у меня поехала крыша. Потому что ещё неделю назад я бы не стала разговаривать с ним на эту тему, а если бы и стала, то разговор бы прошел намного иначе. А сейчас я стою, все ещё, блин, держу его лицо, как будто боюсь, что он отстранится, и оправдываюсь, как маленький провинившийся ребёнок. Потому что мне не хочется, чтобы Артём думал обо мне плохо.
— Ладно, — он выдыхает, а у меня с этим выдохом камень с души падает, огромный, который таскать мне такой маленькой слишком тяжело было.
Опомнившись, отпускаю Тёму, складываю руки в карманы, чтобы не потянуться к нему снова. Нужно научиться держать себя, пока чувства к этому парню горят во мне огнём. Мне диких усилий стоит не податься вперёд и не поцеловать его, когда он стоит так близко. Даже кончики пальцев покалывает, словно их кто-то маленький в кармане бегает и током бьёт.
— А ты о чем поговорить хотел? — нарушаю странно затянувшуюся паузу. Пара уже давно идёт, но Тёме, кажется, до неё и дела никакого нет. Пока он снова молчит и смотрит, пытаюсь не умереть от тахикардии. Сердце как ненормальное лупит в ребра в ожидании ответа Артёма. Я не знаю, о чем бы он хотел поговорить со мной. Возможно, о моем странном поведении, и если всё-таки да, то понятия не имею, какую чушь буду нести, чтобы оправдаться.
— Вообще я хотел сказать тебе спасибо, — выдыхает, а я хмурюсь. Извините?
— Спасибо? — глупо переспрашиваю. Он кивает. — За что?
— У меня вчера были первые тренировки с мелкими. Честно, никогда не думал, что мне может так понравиться работать с детьми!
Его глаза горят, улыбка тут же на губах расползается, и я улыбаюсь ему в ответ, радуясь искреннее.
— Я же говорила! Без хоккея не можешь, и с детишками справишься! — дурацким порывом поднимаю руку и глажу Савельева по голове. — Молодец, Артем Станиславович, я в тебя верила.
— Вот за это, Лиз, — опять зовёт меня по имени. До мурашек. А потом перехватывает руку и сжимает горячими пальцами. Да чтоб тебя… — За то, что верила с самого начала и что поджопники мне давала, когда я руки хотел опустить. К детям тоже ты меня подтолкнула, и, короче, хер бы без тебя что-то вышло, коротышка. Спасибо.
Это «спасибо» медом по душе и сердцу растекается, а рука, лежащая в большой ладони, уже буквально огнем горит от нужного прикосновения.
Это другой Савельев. Не тот, который был месяц, два назад. Даже не тот, которого я позавчера видела. Этот Савельев осознанный, взрослый какой-то… Благодарный, улыбчивый. Такой Савельев, разлюбить которого невозможно просто, и от этого сердечко ещё сильнее в боли сжимается.
— Ну, мы же друзья, — улыбаюсь, делая акцент на последнем слове. Он же сам говорил, и, когда я соврала, что парень у меня есть, он даже не расстроился. — А настоящие друзья так и поступают.
— Да. Наверное.
Смотрит на меня странно, и я на него не лучше, кажется. В глазах снова слезы стоят, как издеваясь надо мной и напоминая, какая я дура всё-таки.
— Ты молодец, Тём, — складываю ладонь в кулак и легонько касаюсь груди парня в районе сердца. — И вот тут у тебя не камень, и не ледышка. Даже когда кажется, что ты говнюк, каких поискать, потом понимаешь, что нет. Ты очень хороший, правда. Я рада, что ты появился в моей жизни.
Приподнимаюсь на носочки и целую Тёму в лоб, потому что, даже стоя на скамейке, нормально достать до этой дылды не получается, а когда щёку обжигает одинокая слезинка, быстро обнимаю Артёма, чтобы слабость свою ему не показать. Не нужно. Не хочу, чтобы думал, что я совсем идиотка. Лучше обниму, ведь… Друзья же могут обниматься, да? Конечно, могут, с Лиской же я обнимаюсь. На спор даже целовались пару раз, так что не страшно.
Артём обнимает в ответ, ручищами своими огромными талию мою сжимает, а я закрываю глаза, желая миг продлить до бесконечности.
Влипла ты, Лизка. Ещё сильнее влипла.
— Ладно, хватит, идём, а то пропуск поставят, — отстраняюсь первая и спрыгиваю со скамейки, убегая к выходу из раздевалки. Глаза наверняка красные, не готова я такая на Тёму смотреть.
Только делаю шаг за дверь, как на плечо падает рука Савельева. Он молчит, и я тоже, и мы идём к залу, обнимаясь, но выбегающий оттуда Колосов, несущий на плече Алису, чуть не сбивает нас с ног.
И что это было?!
Глава 21. Да
Алиса
Я не знаю, свойственно ли мечтам сбываться, но, кажется, именно это сейчас происходит. Я мечтала помириться с Егором, ругала себя последними словами за то, что натворила и наговорила этому прекрасному человеку, искала его глазами все утро, чтобы подойти и поцеловать, а в итоге болтаюсь на его плече и хохочу, как дурочка. Он залетел в спортзал посреди пары, просто схватил
