Мия не согласилась, но подумала, что ей лучше промолчать. В конце концов, она преувеличила — его дом, разумеется, не был замком, но он был очень большим. Классический шведский особняк, обшитый деревом и выкрашенный желтым, с белыми оконными рамами; с обеих сторон его обрамляли одинаковые флигели. Он стоял на небольшом холме, откуда открывался великолепный вид на озеро.
— Ух ты, — выдохнула она, — как чудесно!
— Пойдем, пойдем внутрь. — Явно не желая обсуждать достоинства этого места, Айвар направился к широкому деревянному крыльцу, украшенному замысловатой решеткой. Оно выглядело так, словно его изготовил настоящий мастер, возможно, еще в начале девятнадцатого века. В молчаливом восхищении Мия последовала за мальчиком.
Сразу за дверью оказалось огромное помещение, с одной стороны которого полукругом поднималась лестница на второй этаж. Стены зала уходили под потолок на уровне крыши, откуда свисала большая люстра, своими призмами отражающая свет из круглого окна над входом. Старинные полы из широких сосновых досок были вытерты до глянца, впечатление усиливали патина и полировка. Повсюду располагались восточные ковры, раскиданные как бы небрежно, однако дающие выверенное ощущение роскоши. Прямо перед собой Мия увидела огромную гостиную с рядом окон, выходящих на озеро, и антикварной мебелью, соответствующей стилю дома. Она хотела взглянуть поближе, но Айвар поманил ее к одной из боковых дверей, и она с неохотой повиновалась.
— Папа хранит свою коллекцию в одном из флигелей, вот здесь. — Он провел ее через комнату, которая, должно быть, была кабинетом его отца: огромный письменный стол был завален рабочими бумагами. — Он держит дверь запертой, но я видел, как он открывал ее, и запомнил код. — Мальчик ухмыльнулся. — Он не заметил, как я подсматривал, потому что в тот день был под мухой. Да я и так мог бы легко догадаться: это просто дата его рождения. — Айвар с усмешкой покачал головой, как будто речь шла о самой глупой комбинации кода из всех возможных.
Дверь во флигель выглядела более прочной, чем другие, и гораздо более современной. «И определенно огнеупорная», — подумала про себя Мия. Справа располагалась кнопочная панель, и когда Айвар ввел последовательность цифр, замок на двери открылся, пропуская их внутрь. Сразу за порогом была еще одна панель управления, и он снова нажал несколько кнопок.
— Охранная сигнализация и видеонаблюдение, — пояснил он. — Папа говорит, что осторожность лишней не бывает, хотя вряд ли кому-то известно, что у него есть все это.
Он включил свет, и Мия ахнула.
— Vad i helvete…
Она стояла неподвижно, оглядывая большую комнату, в которой располагалась коллекция Торессона. Она никогда не видела ничего подобного за пределами музейного хранилища и на мгновение подумала, не мерещится ли ей все это. Медленно она пошла вокруг комнаты, останавливаясь, чтобы внимательнее рассмотреть некоторые предметы, но не нужно было вглядываться в детали — перед ней предстала подлинная старина. И не просто старина, антиквариат, а во многих случаях древние артефакты.
Девушка подняла меч почти трех футов длиной, небрежно положенный сверху на витрину. Рядом осталась полировальная тряпка, как будто человека, занятого уборкой, отвлекли от дела на полдороге. Она зажмурилась на мгновение, когда свет отразился от замысловато украшенной золотой филигранной ручки, такой изящной работы, что сама по себе была произведением искусства.
— Просто не верится, это же меч викингов! Настоящий меч викингов, и никаких следов ржавчины. — Она повернулась к Айвару. — Где, черт возьми, он его взял? — Мия не добавила, что Торессон, вероятно, не имел права владеть им, а если и имел, то, безусловно, обязан был сдать его в ближайший музей. Это была невероятная редкость.
— О, папа говорит, что это семейная реликвия. Его любимый, и на лезвии даже написано «Торессон» или что-то такое. Он показывал его мне, но я не умею читать руны так, как ты. Хотя и хочу научиться. Я собираюсь стать археологом, я уже решил.
Мия едва расслышала его слова, скользя взглядом по обоюдоострому лезвию, которое, хотя и было кое-где тронуто ржавчиной, все еще выглядело вполне смертоносным. Оно было украшено выгравированными узорами, и на одной стороне обнаружилась надпись, о которой говорил Айвар. «Я — Убийца людей, Торальд несет меня», — прочитала Мия, переводя с древнескандинавского.
— Что?
— Так там написано; это значит, что им владел человек по имени Торальд, и он назвал свой меч Человекоубийцей.
— У их мечей были имена? Звучит немного по-диснеевски, правда? Ну, что-то вроде Экскалибура.
Мия рассмеялась.
— Думаю, да, но, может быть, именно отсюда Мерлину пришла в голову эта идея, или наоборот.
— Значит, там ничего не говорится о Торессоне? А папа казался таким уверенным.
— Боюсь, что нет, хотя ваша фамилия вполне может происходить от имени Торальд. «Сын Торальда» легко превратится в Торессона, если произнести быстро. Как тебе кажется?
Мия положила меч обратно и пошла вдоль множества стеклянных витрин, хмуро разглядывая их содержимое. Там в изобилии находились предметы эпохи викингов, в основном оружие: ржавые старые топоры, лезвия ножей и снова мечи — проржавевшие подобия того, что Хокон с товарищами нашли в кургане. Были также украшения и предметы первой необходимости — головные гребни, ключи и кухонная утварь. Наконец она остановилась перед витриной, которая, казалось, вообще не имела никакого отношения к викингам, но содержимое которой заставило ее глаза расшириться, а мышцы живота непроизвольно сжаться. В витрине красовался нацистский флаг, а рядом — несколько нарукавных повязок, пистолет и что-то похожее на дарственный экземпляр «Майн кампф». Мия нахмурилась и посмотрела на Айвара, следовавшего за ней.
— Я знаю, — сказал он, как будто ожидал, что она прокомментирует увиденное. — Мне это тоже не нравится, но папа, типа, помешан на чистоте генов. Он называет их арийскими и говорит, что Гитлер был прав, хотя и пошел по ложному пути. Папа говорит, что чистые скандинавские гены нужно сохранять, а не разбавлять, и всякое такое. — Мальчик скорчил гримасу, когда произносил это слово. — Что-то насчет того, что светловолосые люди вымрут примерно за двести лет. Хотя это не про отравляющий газ и прочее; он просто считает, что мы не должны вступать в браки с иностранцами, которых теперь пускают в страну. Не хочет, чтобы я даже разговаривал с детьми-иммигрантами в моей школе.
— Ты это серьезно? — Мия пристально взглянула на него. — Это… — Она не находила слов.
Айвар, казалось, не обиделся. Вместо этого он слегка улыбнулся и пожал плечами.
— Довольно безумно — да, но что я могу поделать? Я никому не могу рассказать, потому что тогда у отца могут быть неприятности, а меня, вероятно, отправят в какой-нибудь интернат или что-то в этом роде. В любом случае скоро я вырасту и буду жить сам по себе. Тогда папа сможет засунуть свои деньги куда подальше. Если я женюсь, то на ком захочу; я не собираюсь выбирать девушку только потому, что у нее светлые волосы и голубые глаза. Я имею в виду, это просто глупо. Кроме того, я смотрел в Интернете — это утка, самая настоящая. Блондины вовсе не исчезают. Я пытался сказать ему, но он очень разозлился, и поэтому я заткнулся.
