хочу, чтобы продолжал любить свою жизнь. Она так скоротечна…
Чувствую на языке привкус горечи.
Я так долго думала об этом. Размышляла лететь или нет. Но надо было быть совсем бессердечной, чтоб остаться в Америке. Я не смогла. Хотела успеть лично его попросить, а не через адвокатов.
Отстранившись, Сергей приподнимает мою голову. Наплевав на потоки слез, смотрю ему в глаза.
— Ты ведь понимаешь, Ижена для меня обузой не станет? — спрашивает он спокойно, но предельно серьезно.
То ли киваю, то ли так сильно дрожу. Не могу с собой справиться.
— Знаю. Не сомневаюсь, что ты её будешь любить. В чем угодно, только не в этом. Но есть и другие аспекты твоей жизни. Работа, друзья, личная жизнь. Я не хочу, чтобы ты в тридцати годам стал меня ненавидеть за то, что твоя жизнь лишена множества аспектов из-за меня. Ты сможешь с ней видеться, правда. Никто у тебя не заберет дочку. Просто им вместе с мамой будет полегче. Они смогут мир посмотреть. Позаботиться друг о друге. У них всё хорошо будет. В Америке, во Франции… Огромное количество возможностей. Она останется твоей дочкой, точно такой же, как здесь и сейчас. Пожалуйста, подумай над этим.
Слезы пекут глаза. Вновь их отпускаю. Я так старалась подготовиться, слова подобрать, но всё равно не выходит. Причиняю ему слишком сильную боль.
Вы любили когда-нибудь так, что дышать невозможно было без человека? Все мысли о нём. Каждая поставленная цель связана с ним. Но в тоже время знаете — ни за что к нему не притронетесь, пока он счастлив с другой. Я знаю все грани боли, и моральной, и физической, но определить, какая из них тяжелей переносится не могу.
Как бы его мои слова ни обижали, уверена — так будет лучше. Маме, правда, нужно заточить смысл в ком-то, иначе она жить не умеет. А Сереже вдохнуть полной грудью.
Я помню его на их с Машей свадьбе, тогда он был совсем не такой. От него веяло счастье, а сейчас пустота в глазах, да такая, что я не могу в них смотреть, не задыхаясь при этом. Не хочу думать, что я причастна к этому. Он так много для меня сделал и вот итог.
Сережа боится меня расстроить излишне, никто не хочется жить с чувством вины. Поэтому соглашается подумать, мягко попросив меня об этом не беспокоиться.
Самое тяжелое время суток — ночь. Они бессонные.
Поднявшись ноги, иду к детской кроватке, дыхание затаив. Если я хочу быть оправданной в чьих-то глазах, то это только она.
Касаюсь маленькой ножки. Умиление захватывает меня, словно вихрь.
Наклоняюсь и целую маленькие пальчики.
Лучше прожить день счастливым, чем годы в несчастье.
— Моя прелесть, прости меня, пожалуйста, за этот поступок. Прости за то, что без себя тебя оставляю. Бабушка и папа тебя будут любить очень. Будут заботиться о тебе. И я тоже. Обещаю всегда быть рядом с тобой, даже когда ты меня видеть не будешь, — не разрывая контакта, опускаюсь в рядом стоящее кресло. Она такая маленькая, но чувствует многое. — Мне очень жаль, малышка, что я немного растеряла себя на пути к твоему папе. Если бы я знала, что так повезет, я бы ждала. Ждала столько, сколько потребуется. Но я не знала… и мечтать не могла. Мне хочется, чтобы ты, моё маленькое солнышко, мечтала всегда. В детстве, в юности и когда станешь старше. Папа и бабушка позаботятся, чтобы мечты стали явью. И я тоже, прелесть моя. Я тоже…
Глава 46
Сергей
Сижу в тачке под подъездом. Смотрю в окна своей бывшей квартиры. Десять минут. Двадцать. Время идет, а я так и не решаюсь подняться.
Свет в детской гаснет. Значит, Маша начала укладывать Колю спать. Максимум полчаса и можно подниматься.
При других вводных, возможно, моя реакция была бы другой. Но сейчас я тупо охреневаю.
Неудивительно, что они подружились когда-то. Бьют обе наотмашь. Я стараюсь прийти к пониманию, но это трудно. Нереально. Будто катком…
Маша, моя Маша решила собой пожертвовать. Ради чего? Неужели думала, что я смогу спокойно жить после подобного? Как я вообще должен существовать после такого? Эта жертва, стало ли после неё лучше? Здесь и сейчас я бы выбрал пулю в висок, чем действительность окружающую. Во мне духу не столько, сколько в Маше, я чувство вины не вывожу.
Сафи. С ней картина не лучше. Я сразу не был в восторге от той среды, в которой она вращалась, но кто я такой, чтобы ей указывать. Зато сейчас, когда она рассказывала, о том, каким способом ей от Майкла пришлось избавляться, у меня волосы на дыбы встали.
Она предупредила, что как только «это» случится, в СМИ поднимут шумиху. Всё уже подготовлено, интервью на горячую тему взяты. Вытрясут максимум из случившегося.
Слишком кощунственно. За гранью моего понимания.
И если с этими уродами я ничего сделать не смогу, но с Марусиными дела обстоят немного попроще.
Если даже меня уволят после этого, я не расстроюсь.
Тянусь за телефоном, валяющимся на пассажирском сидении. По памяти номер набираю.
Два гудка и вызов принимают.
— О, Серый, ты как раз вовремя. Я собирался утром тебя набрать. Как там Яра?
Голос Лехи звучит очень бодро. Несвойственно для чувака, мертвым считающимся.
Он вышел на связь спустя несколько месяцев после подрыва. Попросил передать Саяре, что с ним всё в порядке, но появляться, пока не намерен. Дела есть.
Нетрудно догадаться какие.
— Слезы горючие по тебе не льет. Уж прости, — продолжаю следить за окнами. Если Маша не уснула вместе с нашим сыном, то скоро свет зажжется на кухне. Она придет пить чай с конфетой. Строго одна штука. — У меня к тебе дело есть, — опускаю прелюдии никому не нужные.
— Расстроил ты меня, конечно. Хотя я и так знал, что пролетаю. С Данияром она такой слащавенькой не была. Больно смотреть…
Леха глумится сам над собой. Сентиментальности у него по нулям, но каждый проявляет свои чувства по-разному. У него нестандартный подход. Сделать ради Яры он готов многое, но признавать свои чувства никогда не станет.
— Спирин, дай угадаю. Ты хочешь заказ сделать двойной? Двойной эспрессо для своей родственницы и ещё кавалера? — в его голосе слышится воодушевленное предвкушение.
— Хочу, чтобы ты мне их нашел. По моей информации они вернулись в Россию.
Не хочу, чтобы эта сука приближалась к Маше. Зная добродушие последней, ничем хорошим такое общение не закончится.
