Абрис двери углублялся и прояснялся стремительно, словно желтоватая стена ее почти и не маскировала; мы все глубже погрязали в деяниях ожидавшего нас царя. Нам определенно необходим лом, и не один; кроме того, пол Пустой Камеры от тропы и до второй двери идет под уклоном вниз, а потому нам, скорее всего, понадобятся колесные носилки, притом прочные, чтобы возможно стало извлечь из гробницы вторую дверь, положив ее набок и протащив сквозь дверной проем «А»; когда-нибудь Департамент древностей решит вернуть ее на место и оставить приоткрытой in situ,[19]дабы затрепетали от волненья туристы-пуристы.
Приняв во внимание все эти осложнения и уверившись в том, что препятствие в виде двери «В» для воров неодолимо, я оставил рабочих сторожить вход и спать в Пустой Камере под простынями с грифом, коброй, сфинксом и «ГОР ПОЖИРАЕТ», а сам вернулся в город. Интересно, какова семейная жизнь у этих людей, если их не ждут дома и они готовы по первому требованию заночевать в пустыне?
На почте — письмо от моей невесты, отосланное двадцать четыре дня назад (целую жизнь назад, до нашей находки!) и каблограмма от Владыки Щедрости, доказывающая, что он достоин своего титула не менее любого другого, кто этим титулом обладал: «ОЧЕНЬ ХОРОШО! СООБЩИ ПОДРОБНОСТИ. ПЕРЕВОД В ПУТИ». Закупил ломы, провиант и т. д.
Сейчас, удалившись от гробницы, я сижу в сумерках на террасе виллы Трилипуш с антималярийным коктейлем в руке и мурлычущей Мэгги на коленях, слушаю патефон и думаю о том, что же увижу за дверью «В». Светит фонарь, тени ложатся на белые стены, дверь позади нас, от изумления мы выпускаем ломы из рук… Завтра!
21 окт.
Привет-привет, Ральфи!
Пока ты там охотишься за чернокожими девочками в касбах (да, сэр, я тут недавно ходила в синематограф и теперь точно знаю, с чего это тебя, мой нечестивый Шейх, понесло в Египет и Аравию), я не желаю сидеть сиднем и слушать нудятину Инге про суровые зимы Исландии, понятно вам, мистер?
Мне удалось-таки выскользнуть на пару ну просто здоровских вечеринок в заведении Дж. П., ты бы это, я знаю, точно не одобрил. Хотелось бы мне знать, что именно ты бы не одобрил: заведение Дж. П. или меня на здоровской вечеринке? Если честно, если б ты видел, как мне тут приходится, ты бы подумал, что меня упекли в тюрьму или что-то в этом роде.
Может, тебе будет интересно узнать, что Дж. П. познакомил меня со своим другом, как там его зовут, на языке вертится, а, вот: Корнелиус Мэйси. Ну вот, этот Корнелиус на меня запал, да, а еще он так танцует! Мы познакомились во вторник, и он появляется уже четвертую ночь подряд. Дж. П. тут обмолвился, что у этого парня Корни денег ну просто завались. Одевается он точно как магнат. Мне нравится, когда меня заваливают деньгами, да-да, мистер Трилипуш, вот так-то!
Остынь, бриташечка. Он для меня ничего не значит, ты — мой единственный, мой исследователь, мой Герой.
Ищейка тоже со мной любезничает. Не знаю, что и думать. Я тебе прямо скажу, там и смотреть не на что. Дня через два после того, как он появился, я собиралась пойти на девичник, ну как раньше, вышла из дому, смотрю — ищейка стоит, меня поджидает и говорит: «Пошли, я тебя угощу». А девочку не нужно приглашать дважды.
Что ты привезешь оттуда своей Царице? Знаю, знаю, гробница под завязку набита драгоценностями, которым миллион лет. Египетские украшения сейчас в моде, это здорово. Только не надо ничего б/у и с плесенью. Понимаешь, Ральфи, девочка не будет носить на шее музейный экспонат, это я тебе говорю.
А ищейка — там, и смотреть не на что. Волосы цвета морковки, кожа в рытвинах. Правда, он меня стесняется, в глаза мне смотреть не может. Это верный знак — значит, втрескался по уши. Ты, мой Герой, тут исключение, ты когда рассказывал свои грязные стихи, глядел на меня прямо-прямо. А этот — он провожает меня в заведение Дж. П., когда мне охота, когда становится скучно и надо ночью повеселиться, и он трогательный, как щенок. И вот что я тебе скажу: он говорит, что ищет какого-то австралийского мальчика, а на самом деле интересуется тобой. Мне кажется, он еще и потому интересуется, что хочет узнать, свободно ли мое сердце для нового парня. Нет, Ральфи, не волнуйся — и приезжай быстрее домой! Я тебя совсем задразнила, да? Но ты посмотри на все моими глазами. У тебя там приключения. А со мной обращаются, как с заключенным, — только потому, что я сейчас крошечную чуточку нездорова.
Интересно, ты уже нашел сокровища? Как думаешь, стены гробницы Атум-хаду — они какие? Если вспомнить его стихи — ум за разум заходит, сразу становится ясно, что в его гробнице наверняка есть на что посмотреть! Даже и не думай, мистер, или по крайней мере отложи эти мысли до возвращения. Я тебя жду не дождусь, Герой, чиста, как первый снег.
Но ты так далеко, так далеко от меня — ужас, да? А я с той минуты, когда ты прыгнул на корабль и помахал мне шляпой, не получила от тебя ни строчечки. Я засыпаю, представляя, как ты читаешь мне стихи царя — порочные, страстные. Иногда я просыпаюсь и вижу, что Инге читает твою книгу. Немудрено.
Как долго ты там еще пробудешь? Здесь скучно, это ты виноват. С тобой мне ни разу не было скучно, даже когда мы смотрели на скучное старое разломанное кресло фараона в музее. Пришла пора что-то менять, Ральфи. Я хочу замуж. Я заслуживаю лучшего, разве нет? Я заслуживаю того, что ты мне обещал. Мне тут больше не нравится, не нравится Инге, не нравится сейчас даже папочка.
Так-то вот!
м.
Среда, 15 ноября 1922 года
Встал затемно.
Рассвет застал меня на участке; с собой я принес провиант, воду, еще два электрических фонаря. Легкими пинками разбудил своих людей, уютно расположившихся в Пустой Камере.
И вновь в пролом! Устанавливать рычаги, вставлять клинья, пытаться ввинтить крюки, напрягать позвоночник, прикатывать обратно нерасплющенные валики, выслушивать жалобы рабочих (чем ближе цель, тем громче жалобы) на скользкие веревки, от которых их ладони покрылись волдырями (забыл купить им перчатки), тянуть влево, толкать вправо.
Обед. Мне нужна тяжелая техника, которую я не могу купить и открыто привезти на участок. Как обойти этот упрямый угол, из-за которого дверь словно тяжелее? Может быть, мне следует относиться к находке менее бережно и попросту разбить дверь на мелкие кусочки. Но на это я не пойду при всем желании. Мы расчищаем, дабы сохранить.
Наше продвижение вперед — каторжное, на фоне недомоганий, кровоподтеков и адски болезненных лопнувших волдырей оно почти незаметно. В сумерках я отослал рабочих по домам и рухнул на походную кровать, кожей ощущая переменчивые сквозняки и ветреное тепло Пустой Камеры.
Четверг, 16 ноября 1922 года
К Маргарет: 3.30 утра, пишу при свете лампы. Проснулся оттого, что ломило все тело. По ночам я уже не могу спать дольше четырех часов, и сон мой беспокоен. Думаю о тебе, кошмарно далекой, моей сладкой, моей верной — вопреки всем невзгодам, невзирая на твой странный мир, сотворенный отцовскими деньгами, и мглу медикаментов, и тревожные скачки настроения, и эксцентрика Феррелла с его попытками отвратить тебя от меня, и докучливую компанию Инге, которая, я склонен согласиться, действительно могла упасть в объятия твоего отца.
