её, и я это сделаю! Со мной она счастлива и я с ней тоже, поэтому хочу чтобы так было и дальше!»
«Это неправильно, Гюнтер! Нельзя ей всё время лгать!»
«Я сам знаю что делать и никому не позволю влезать в наши отношения! И тебе тоже! Когда-нибудь я скажу ей всё что думаю о нас, но не сейчас. Кстати, только попробуй помешать мне спать по ночам своими занудными нравоучениями! Всё, заткнись, мешаешь!»
Совесть, недовольно ворча, затихла. А Гюнтер, прижав Лауру к себе ещё сильнее, улыбнулся и уверенно ответил:
– Конечно, люблю, моя милая! Разве такую как ты можно не любить?
Девушка счастливо засмеялась и поцеловала его в плечо.
Через несколько минут она неохотно встала, вынула из кармана халата маленькое зеркало и заглянув в него, ахнула:
– Боже мой, какой кошмар! Я выгляжу как… как… – она никак не могла подобрать слова.
-..Как самая счастливая в мире девушка, которая только что отдалась своему любимому парню прямо в больнице и сама побывала в раю! – улыбаясь, помог ей Гюнтер.
– Ах ты, пошляк! – она шутливо шагнула к нему. – Сейчас я кого-то помадой разрисую за такие слова! Бедная девушка тут вся разлохмачена, одежда в беспорядке, а он смеётся! А если придёт фрау Кох или доктор Венцель? Эх ты, а ещё офицер… Как не стыдно! – покачала Лаура головой, пытаясь не улыбнуться.
Внезапно за дверью послышались лёгкие шаги, невнятные голоса. Неизвестные попытались открыть дверь, не смогли, и постучали.
Гюнтер и Лаура переглянулись. Он с любопытством, девушка с паникой.
– Ох, они уже пришли! Что делать?.. – заметалась Лаура в панике по палате. – И расчёска не здесь, а в сумке..
В дверь снова постучали, уже сильнее.
– Придётся открыть… – сказал Гюнтер. – Иначе будет подозрительно.
Лаура застыла на месте, побледнела и медленно направилась к двери. Рядом с ней она быстро поправила волосы, одежду и, приветливо улыбаясь, открыла её.
На пороге стояли фрау Бломфельд и Катарина.
Москва.
11 апреля 1940 года.
Александр Самсонов (Дитрих Краузе)
Саша, как обычно, лежал на койке и смотрел в потолок, когда за ним пришли. Заскрежетал ключ в замке и дверь отворилась. Один из его конвоиров встал на пороге и скомандовал:
– Краузе! На выход!
Несколько секунд удивлённый Александр продолжал лежать на койке, но заметив движение тюремщика к себе, вскочил и пошёл к выходу. Выйдя из камеры, он подождал, пока конвоир её закроет и, повинуясь его молчаливому жесту рукой, направился по коридору. Заговорить с ним Саша не пытался, знал, что это бесполезно, тот не ответит, проверено.
Они прошли по коридору, пару раз свернули и, наконец, остановились перед какой-то дверью. Конвоир постучал.
– Открыто! – раздалось из-за двери.
– Разрешите? – спросил спутник Саши, приоткрыв её.
– Входите!
Распахнув дверь полностью, конвоир аккуратно ввёл Александра в кабинет и, уловив небрежный жест рукой, вышел, плотно закрыв дверь. Саша огляделся.
Он оказался в небольшом помещении, обставленном совсем по-спартански. Стол у окна, табуретка перед ним. В углу небольшой диванчик. Окно, выходящее на какой-то глухой двор, зарешёчено. На одной из стен висел портрет Сталина в френче. Улыбка, скрывающаяся под усами вождя, показалась Саше донельзя ехидной.
Куда больший интерес у него вызвал хозяин этого кабинета. Мужчина лет сорока, абсолютно лысый, высокий и широкоплечий. Его глаза смотрели как-то равнодушно, как будто ему было скучно, и он ждёт не дождётся когда сможет разобраться с делом и заняться более интересными вещами. Одет он был в начищенные сапоги, галифе и гимнастёрку, на которой были смутно знакомые ему знаки различия. Три прямоугольника на петлицах… Интересно, какое это звание?
– Садитесь, гражданин Краузе.
Александр молча сел на табуретку.
– Меня зовут Николай Васильевич Жуков, – доброжелательно представился он. На Сашу лысый не смотрел, продолжая медленно перелистывать какую-папку.
– Я следователь, ведущий ваше дело. Как я понял, вы хорошо знаете русский язык, верно? – не дожидаясь его ответа, он сам себе кивнул. – Верно. Можете называть меня по имени-отчеству, у нас сегодня не допрос, а просто беседа. Не возражаете? – достал он из кармана папиросы.
Александр слегка расслабился. Похоже, бить его пока не собираются, загонять иглы под ногти тоже… Хотя он подозревал, что этот следователь включил «хорошего полицейского», но даже если так, почему не поговорить?
– Я не курю, а вы не стесняйтесь, – ответил он.
Следователь вынул папиросу, постучал её по столу и, вспыхнув спичкой, зажёг. По комнате поплыл аромат незнакомого табака, заставив Александра слегка сморщиться. Сам он не курил и не любил когда рядом с ним дымят. В таких случаях всегда старался отойти от курильщика, но здесь куда отходить?
С наслаждением Жуков глубоко затянулся, так что на кончике папиросы ярко вспыхнуло. Форточка была слегка приоткрыта и дым постепенно начал уходить в окно.
– Что ж, начнём. Для начала представьтесь. Должен же я знать с кем разговариваю, верно? – улыбаясь, заявил следователь, хитро блеснув глазами.
Саша глубоко вздохнул. Всё время, что он провёл в камере, прикидывал, что рассказать, а что нет. Представиться немцем-коммунистом, обладателем сверхсекретных сведений, которые он никак не мог не то что доказать, но даже просто знать? Ведь он простой столичный полицейский. Откуда ему знать про «Барбароссу», если этот план ещё даже не начали разрабатывать? В таком случае, он будет никому не интересен и его ждёт судьба вечного арестанта, который попытался нагло обмануть НКВД и лично товарища Сталина. Или вообще, пулю в затылок, «Нет человека – нет проблемы!»
Версия про русского белоэмигранта тем более не прокатит, этот персонаж вообще никто, пустое место в плане полезности. Придётся говорить правду, только правду и ничего кроме правды. Да, версия фантастична, но она хоть как-то может объяснить следователю, откуда у него такие данные.
– Меня зовут Александр Самсонов, из Москвы. Мне 24 года, не судим, не женат, без детей, беспартийный. Родился..
– Стоп! – следователь внимательно смотрел на него. – Какой ещё Самсонов? Ты же немец, Дитрих Краузе?
– Николай Васильевич, вы же просили откровенность? Я
