– Мне действительно интересно то, что ты пытаешься сделать, Питер, – подтвердила Эстер, демонстрируя уровень энтузиазма, на который способны только испанцы. – И я с огромной радостью войду в совет твоего фонда!
Хорошая новость. Другая, еще лучше, заключалась в том, что ее энтузиазм, очевидно, был заразен. Довольно скоро Лора и Робин, двое коллег Эстер, начали все свое свободное время посвящать работе над пользовательским интерфейсом для всех систем с искусственным интеллектом, от которых мне предстояло все больше зависеть. Их философия в точности соответствовала моей: нужно создавать технологии вокруг людей, а не наоборот. К тому же они оказались очень приятны в общении.
Волшебник и искусственный интеллект
Согласно теории вероятности, мы с Джерри не могли бы не только стать хорошими друзьями: мы бы даже не встретились. Начать с того, что он жил в Сент-Луисе, в США. Я не возвращался туда с тех самых пор, как юный ковбой Брэд неторопливо вошел в автобус компании Greyhound и в мою жизнь в далеком 1976 году. Джерри тогда еще даже не родился.
Еще менее вероятной нашу встречу делало его место работы. Джерри был сотрудником одной из тех компаний, о которых в реальной жизни никто не слышал, – DXC Technology. На самом деле это одна из самых влиятельных на рынке ИТ международных консалтинговых компаний. На нее работает сто пятьдесят человек, филиалы открыты по всей планете, а оборот за прошлый год составил двадцать пять миллиардов долларов. Несмотря на это, я не имел к ней никакого отношения.
По крайней мере до того момента, как парень по имени Патрик не подошел познакомиться к нам с Франсисом и не задал абсолютно случайный, казалось бы, вопрос: «Интересуетесь ли вы искусством?» У меня было ощущение, что даже он сам не осознавал важность этой фразы: незадолго до этого я страстно рассказывал о высоких технологиях, киборгах и прочих научных штуках. Мой цифровой след ничем не давал понять, что подростком я проводил все обеденные перерывы в корпусе изящных искусств, и мне это было совершенно ясно. Патрик никак не мог знать о бездонной лакуне, оставшейся после того, как я выбрал науку. Поэтому заданный им вопрос был потрясающе странным – пока он не объяснил, что глава отдела искусственного интеллекта компании DXC предложил безумную идею: основанную на искусственном интеллекте систему, которая позволила бы мне создавать произведения искусства, даже когда паралич полностью меня обездвижит. Я заверил его, что обожаю безумные идеи.
Спустя несколько дней мне пришло письмо от того самого главы отдела – Джерри. Наш первый разговор по видеосвязи продолжался час. Через два дня мы созвонились еще раз – снова на час. Потом выделили на обсуждение два часа в неделю. Каждую неделю. На неопределенный срок. К моменту, когда я набрался смелости и предложил Джерри не просто войти в состав совета фонда, но и стать его вице-председателем, я уже успел полюбить наши беседы. Они невероятно вдохновляли меня.
Обычно один из нас бросал другому идею, тот улучшал ее и возвращал обратно – и так без конца. Основываясь на итогах обсуждения, Джерри писал новый код для искусственного интеллекта. Мы довольно быстро обнаружили, что стать настоящим художником-киборгом, то есть создавать произведения искусства, недоступные только человеку или только искусственному интеллекту, не так просто: нужно учитывать довольно широкий спектр факторов – от способов управления человекоцентричным ИИ до ключевых вопросов этики. Потом – еще интереснее! – нам пришлось экспериментировать с искусственным интеллектом, который до нас никто не пытался создать. Мы воплощали революционные идеи. И нам было весело.
Я так боялся разрушить эту атмосферу, что не рискнул поднимать тему фонда во время наших разговоров. Для себя я оправдывал это так: на обсуждение уйдет драгоценное время созидательного процесса. Поэтому я написал Джерри развернутое письмо, детально отражающее все мои идеи. Я писал, что верю: если ядром фонда станут нужные люди, наш Союз повстанцев сможет наконец нарушить правила статус-кво и навсегда изменить мир, направив усилия будущего не на самодостаточный искусственный интеллект, а на союз человека и системы. Несмотря на возможную нелепость просьбы, я просил его все же серьезно обдумать такую возможность.
С момента, когда я нажал кнопку «Отправить», прошло меньше минуты, а я уже увидел уведомление о входящем письме от Джерри.
«Я подумал (целых две секунды). И я в деле!»
Право процветать
Питер, здравствуйте!
Нам срочно нужна ваша помощь, причем в ближайшее время. Джулиан сейчас находится в больнице из-за перфорации кишечника после установки трубки для питания, и мы столкнулись с политикой Национальной системы здравоохранения, в результате которой он рискует не получить необходимого хирургического вмешательства. Нам сообщили, что больница имеет право отказать в получении лечения третьего уровня[16] в отделении интенсивной терапии – из-за возможных постоперационных осложнений. Сейчас нам предлагают подписать отказ от реанимационных мероприятий и начать думать о паллиативном уходе. Но Джулиану еще далеко до этой стадии: ему требуется только неинвазивная вентиляция легких по ночам, уровень кислорода и без дополнительных мер держится на 90 %. Нам не дают внятных ответов, отказываются обсуждать установку трахеостомы, гастростомы или ларингэктомию. Мы не знаем, что делать, и будем очень признательны, если вы сможете как-то помочь. С таким отношением и без помощи он не выживет.
Кто бы мог подумать, что обманывать смерть – полноценная работа?
И одна из главных тому причин, как я вскоре узнал, даже не сам БАС: гораздо хуже самого диагноза оказалось отношение к людям, которым его поставили, – отношение некоторых медиков, благотворительных организаций, правительств, сограждан, членов семьи и друзей – и, самое главное, товарищей по несчастью.
Я не знал об этом Джулиане ничего, кроме того, что год назад он отправил мне пару сообщений, рассказывая, как вдохновился моим постулатом о праве процветать и какую уверенность благодаря ему почувствовал. И вот его сестра пишет мне в Facebook. Время было выбрано не самое подходящее. До моей ларингэктомии оставалось меньше двух месяцев, книга была написана только наполовину, фонд еще только предстояло нормально сформировать, а технологий, способных подарить мне возможность нормально говорить после того, как я лишусь биологического голоса, пока не существовало. Моя жизнь была полна тревог. Возможно, сестра Джулиана что-то неверно поняла или слишком бурно на все реагировала. Возможно, она была права. На всякий случай я надиктовал Эндрю ряд писем для людей, которые, как мне казалось, могли помочь.
Дело в том, что по всему Соединенному Королевству – по всему миру! – множество таких «Джулианов» на самом деле умирало из-за отношения к боковому амиотрофическому склерозу. Причиной смерти становилось не отсутствие возможности сохранить жизнь, а то, что человеку просто позволяли – или предписывали – умереть.
