Простое красноречие старика, его наивная тоска тронули Розамонду до глубины души.
— Я все сделаю, — с горячностью сказала она, — я все обещаю, чтобы помочь вам возвратить сюда вашу племянницу. Если только она позволит мне видеть себя, то я даю обещание не произнести ни одного слова, которого она не желала бы слышать; я обещаю не сделать ни одного вопроса, на который бы ей тяжело было отвечать… Чем же еще я могу успокоить ее? Что еще скажу я вам?.. — И Розамонда остановилась в смущении, снова почувствовав прикосновение ноги мужа.
— Ах, не говорите ничего больше! — вскричал дядя Джозеф, связывая снова письма, между тем как глаза его блистали и щеки горели. — Вы довольно сказали для того, чтоб Сара возвратилась; вы довольно сказали для того, чтоб заставить меня всю жизнь благодарить вас. О, я так счастлив, так счастлив, что душа моя едва держится в теле…
И он подбросил пакет на воздух, поймал его, поцеловал и снова спрятал в карман, все это в одно мгновение.
— Вы, конечно, еще не уходите от нас? — спросила Розамонда.
— Для меня очень прискорбно удалиться, — отвечал старик, — но я должен это сделать, потому что таким образом скорее увижусь с Сарой. Только по этой причине я попрошу позволения оставить вас, с сердцем, преисполненным благодарности.
— Когда вы намерены отправиться в Лондон? — спросил Леонард.
— Завтра рано утром, сэр, — отвечал дядя Джозеф. — Я окончу свою работу сегодня ночью, а остальную поручу Самуэлю, моему подмастерью, и уеду первым дилижансом.
— Могу я попросить у вас адрес вашей племянницы на случай, если мы захотим написать вам?
— Она не дала мне никакого адреса, сэр, кроме почтового отделения, потому что, даже несмотря на огромное пространство Лондона, страх все не оставляет ее. Но вот место, где я сам остановлюсь, — прибавил он, вынимая из кармана карточку, на которой был написан адрес лавки. — Это дом одного моего соотечественника, отличного булочника, сэр, и вместе с тем прекрасного человека.
— Подумали ли вы о средствах отыскать адрес вашей племянницы? — спросила Розамонда, списывая карточку булочника.
— О, конечно, — отвечал дядя Джозеф. — Я всегда очень быстро составляю мои планы. Я явлюсь к почтмейстеру и скажу ему просто: «Мое почтение, сэр, я тот самый человек, который пишет письма к «С.Д.». Она моя племянница, с вашего позволения, и я желаю только знать, где она живет?» Надеюсь, что это хороший план? Ага! — И он вопросительно поднял руки и посмотрел на мистрисс Фрэнклэнд с самодовольной улыбкой.
— Это очень хорошо, — сказала Розамонда, которую наивность старика полутрогала к полузабавляла, — но я боюсь, что почтовые чиновники не знают этого адреса. Мне кажется, что вы поступили бы лучше, если б взяли с собою письмо с адресом «С.Д.», отдали его утром на почту, подождали бы у двери и потом последовали за человеком, которого ваша племянница посылает за письмами, адресованными на ее имя.
— Вы думаете, что это было бы лучше? — спросил дядя Джозеф, в душе убежденный, что его план был придуман гораздо умнее. — Хорошо! Малейшее слово ваше, миледи, есть приказание, которому я от всей души повинуюсь.
Он вынул из кармана шляпу и уже начал откланиваться, но к нему обратился мистер Фрэнклэнд:
— Если вы застанете племянницу вашу здоровою и если она согласится ехать, то ведь вы сейчас же привезете ее в Трэро? И когда вы вернетесь, то, конечно, немедленно дадите знать нам?
— Непременно, — отвечал старик. — На оба эти вопроса отвечаю: непременно.
— Если пройдет неделя, — продолжал Леонард, — и мы не получим о вас никакого известия, то должны будем заключить, что или какое-нибудь непредвиденное препятствие мешает вашему возвращению, или что ваши опасения насчет здоровья вашей племянницы были справедливы, и она не в состоянии ехать.
— Так, так, сэр. Но я надеюсь, что вы услышите обо мне до окончания этой недели.
— О, и я надеюсь на это! — сказала Розамонда. — Вы помните мое поручение?
— Я запечатлел каждое слово его здесь, — сказал дядя Джозеф, указывая на сердце.
Розамонда протянула ему руку, он поцеловал ее и сказал:
— Я постараюсь отблагодарить вас за вашу доброту ко мне и к моей племяннице и да сохранит Бог дни ваши в счастии.
Проговорив это, он поспешил к двери, весело качая рукою, державшею старую шляпу, и вышел из комнаты.
— Какой милый, простой, теплый человек! — сказала Розамонда, когда дверь затворилась за стариком. — Мне хотелось все рассказать ему. Отчего ты остановил меня, Лэнни?
— Милая моя, именно эта простота, которой ты удивляешься и которая также мне нравится, заставила меня быть осторожным. При первых звуках его голоса я почувствовал такую же симпатию к нему, как и ты, но чем больше он говорил, тем более я убеждался, что было бы неблагоразумно сейчас же довериться ему из боязни, что он расскажет твоей матери, что мы знаем тайну. Чтобы приобрести ее доверенность и иметь свидание с нею, мы должны с большею осторожностью обойтись с ее чрезмерною подозрительностью и нервическим страхом. Этот добрый старик, при своих честнейших и добрейших намерениях, мог, однако, все дело испортить. Он сделает все, чего мы можем надеяться и желать, если только привезет ее обратно в Трэро.
— Но если он не успеет в этом, если что-нибудь случится, если она действительно больна?
— Подождем неделю, Розамонда. Тогда мы успеем еще обсудить, что нам должно делать.
Глава XXIV
ОЖИДАНИЕ И НАДЕЖДА
Неделя ожидания прошла, и никакого известия от дяди Джозефа не получили в Портдженской башне.
На восьмой день мистер Фрэнклэнд отправил посла в Трэро с приказанием отыскать мебельную лавку мистера Бухмана и расспросить у человека, оставленного в ней, не получал ли он какого-нибудь известия от своего хозяина. Посланный возвратился после обеда и привез ответ, что мистер Бухман писал к своему подмастерью коротенькую записку, в которой извещал его, что он благополучно приехал в Лондон, встретил радушный прием у своего земляка, немца-хлебника, и узнал адрес своей племянницы по случаю, избавившему его от всяких затруднительных поисков; навестить ее он собирался на другое утро, как можно пораньше. После этой записки не было получено никакого другого известия, а поэтому и нельзя было никак определить времени возвращения старика.
Такой неопределенный ответ не мог, очевидно, разогнать того грустного настроения духа, которое было произведено в мистрисс Фрэнклэнд сомнением и ожиданием. Муж ее старался успокоить ее, говоря, что упорное молчание дяди Джозефа, по всей вероятности, происходит от нежелания его племянницы и от невозможности для нее воротиться с ним в Трэро. Принимая во внимание ее излишнюю чувствительность и чрезмерную робость, он объявил, что очень могло случиться и то, что поручение мистрисс Фрэнклэнд, вместо того чтоб успокоить Сару, внушило ей только новые опасения и усилило ее решимость воздержаться от всяких сношений с Портдженской башней. Розамонда терпеливо выслушала эти объяснения и сознавала всю справедливость их, но, соглашаясь с тем, что муж ее прав, а она не права, мистрисс не могла, при всем том, успокоиться и рассеять свои мрачные мысли. Поэтому все убеждения мистера Фрэнклэнда не могли поколебать уверенности его жены, что молчание дяди Джозефа имело единственною причиною болезнь его племянницы.
