это изменило? — с вызовом ответила она. — Говорить следовало с самого начала, но ты прекрасно знаешь, что королю до этого не было дела.
— Я мог дать тебе спокойную и мирную жизнь. Собирался дать. Всё сделал для этого. Почему ты влезла в интриги Эккехарда?
Батильда чуть откинулась назад и гордо вздёрнула подбородок, умудрившись глядеть на Альдора свысока.
— Я была обручена с Фридрихом ещё до того, как твой королёк впал в ересь и обратил против страны весь мир! — выпалила она. — Моя семья всегда была благочестивой и набожной, и мой отец не смог вынести позора ереси, в которую погрузил нас твой драгоценный Грегор Волдхард! Отец и братья пострадали за веру. За истинную веру! Надежда была лишь на меня. Я затаилась, делала всё, чтобы выжить. И выждала момент. А когда лорд Ламонт с сыном решились на шаг, я с радостью им помогла. Не ради мести, но ради справедливости. — Батильда подалась вперёд, упёршись гигантским животом в край столешницы. — Я не собираюсь молить о прощении и отрекаться от содеянного, Альдор. Я выше этого. И даже если ты убьёшь меня, я погибну мученицей. Но ты не убьёшь. Кишка тонка.
Альдор медлил с ответом. Значит, ею двигала не месть. Батильда Ульцфельдская оказалась ещё одной фанатичкой, готовой разрушить мир ради веры. Да только была ли та вера истинной? И была ли истина в этой вере? Альдор здорово сомневался.
— Я знаю, что ребёнок не от меня, — наконец прервал молчание он. — Ламонт признался, когда его пленили. Но ни его, ни твоего драгоценного Фридриха больше нет в живых.
Без малейшего удовольствия он наблюдал, как наполнялись слезами глаза супруги. Он понял, что больше ничего не чувствовал, кроме тихого разочарования. Ни гнева, ни жажды отомстить и насладиться ее страданиями. Знал, что Батильда и без того будет страдать. Ибо Фридриха, она, возможно, любила.
— Единственную память о мятежниках ты носишь под сердцем. Ламонт очень ждал внука, ибо во Фридди верил не особо. Считал его поверхностным болваном. Таковым он, впрочем, и оказался, — продолжил эрцканцлер. — Но сейчас речь о тебе, а не о них. С мертвецами всё ясно.
— Что ты со мной сделаешь?
Альдор подал плечами.
— Для начала позволю тебе спокойно родить, и ты родишь в этих стенах. Затем я отправлю тебя в самый дальний монастырь Хайлигланда с самыми строгими правилами. На севере Мельна есть подходящий вариант из тех, что не успел закрыть Грегор — реформа до туда ещё не добралась и, поверь мне, не доберётся. Тамошние монахини живут в аскезе посреди густого леса и болот. Захочешь бежать — держать не станут, но ты и не проживёшь в лесу долго. Так что лучше обустройся там хорошенько.
— А дитя?
— Своего ребёнка ты никогда не увидишь и не узнаешь, что с ним сталось. Убивать его я не стану, — поспешил успокоить Граувер. — Но он будет жить, не зная, чьим сыном является. Если выживет, конечно.
— Он мой наследник. Он наследник Эккехардов.
— Он бастард, — отрезал Альдор. — И будет жить как бастард. У Эккехардов есть наследник — Райнер. Он не принимал участия в мятеже, и Грегор не станет свирепствовать. Твой ублюдок не получит ничего.
— Но хотя бы выживет, — выдохнула Батильда. — Если ты не обманываешь меня.
— Нет нужды, между нами и без того было слишком много лжи. — Альдор потянулся к кубку и сделал несколько глотков. — Ты права, я не стану убивать — хватило Ламонта и его приспешников. Но я ещё могу превратить твою жизнь в кошмар. Я хочу, чтобы ты жила, до конца своих дней помня, что совершила. Чтобы жалела об упущенном шансе и содеянном. Я верил тебе, Батильда. Я принял тебя и отнёсся как к равной и защищал тебя даже перед королём. Не лез в твою жизнь, зная, что ты меня не любила. Дал свободу — настолько обширную, что за спиной шептались. Я делал всё, чтобы тебе было комфортнее. Почитал тебя и уважал перед людьми и богом, — его голос сорвался. — А ты предала меня и всё, что я сделал ради тебя.
Батильда вскочила, едва не опрокинув стол.
— Мы никогда не были равны, слышишь! — завопила она. — Ты — младший сын, что должен был сгнить над манускриптами в келье! Тебе вообще не следовало… Я же была обещала родичу короля! Если бы не ты и твои…
Альдор грохнул кулаком по столу с такой силой, что его чаша опрокинулась и залила платье Батильды. Женщина вскрикнула.
— Умолкни и сядь, — спокойно приказал Граувер. — Меня больше не интересует, что ты себе думаешь. А теперь слушай внимательно, ибо шанса так откровенно поговорить нам больше не представится. Ты слышишь меня? — Побледневшая пуще прежнего Батильда кивнула. — Тебе выделят приличные покои в господском доме, дадут слуг. С тобой будет повитуха. Кормилицу тоже подыщем. Сразу после того, как родишь, отправишься в Мельн. И лучше бы тебе разродиться до возвращения Грегора. В отличие от меня, он не посмотрит, чья ты жена. Для него все изменники равны. Поэтому постарайся разрешиться от бремени как можно быстрее. Ни с кем не разговаривай, не пытайся интриговать. Друзей в этом замке у тебя нет. Поняла?
— Да, ваша милость, — сухо ответила баронесса.
— В монастыре примешь постриг и возьмёшь другое имя. Твоё содержание я буду оплачивать. Если что-то понадобится, сможешь мне писать — я обо всём позабочусь, в том числе о твоей матери. Я должен отправить тебя туда до возвращения Грегора — ходят слухи, что он уже в Хайлигланде. Это единственное, что я смогу для тебя сделать. Спрятать подальше и обезопасить твоё дитя. Большего не проси.
— Благодарить не стану. — Батильда попробовала было встать, но её лицо обезобразил спазм. — О боже!
— Что?
— Кажется… Началось.
Она закричала — так истошно, как только был способен человек. Альдор отпер дверь и позвал слуг. Началась суматоха, Батильду увели, и, уходя, она оставила за собой мокрый след. Граувер снова заперся в Малом зале и налил ещё вина в чашу.
— Хотя бы попытался, — сказал он сам себе. — Даже если это будет скверная жизнь, это всё равно будет жизнь.
Он долго думал, как поступить с женой-изменницей и в результате решил сделать всё, чтобы она не досталась Грегору. С короля бы сталось казнить её, но Альдор не желал ей смерти. Глупая, запутавшаяся женщина, воспитанная в излишнем почтении к вере. Полюбившая не того человека и попытавшаяся взять судьбу в свои руки. Слишком она была похожа в этом на Рейнхильду, и у Альдора не поднялась бы
