Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
Именно поэтому в моем рейтинге счастья Камю занял последнюю строчку.
Интересно, что из всех писателей, упомянутых в этой книге, Камю кажется самым добрым, приятным и приспособленным к жизни в обществе. Возможно, это говорит, что интерес к футболу, а не к проституткам делает человека лучше. Но все же именно Камю создал самого жуткого персонажа. Как провести черту между Мерсо и Камю? Камю назвал своего героя «единственным Христом, который нам нужен», имея в виду, что Мерсо, по крайней мере, был человеком, готовым встретить смерть. Мерсо рассказывает, как однажды его отец пошел смотреть на казнь и как потом ему сделалось дурно, и это реальная история из жизни отца Камю. Очевидно, Камю не мог отделаться от воспоминаний о ней. Несмотря на очевидную вину, отсутствие раскаяния и явную черствость, в Мерсо тем не менее есть какая-то странная привлекательность. Камю объяснил ее его предельной честностью: «Я вижу в нем кое-что положительное, и это то, что он вплоть до самой смерти отказывается лгать». Да, возможно, Мерсо – убийца, преступник и расист. Но у него есть принципы. Он никогда не притворяется тем, кем не является. Камю, похоже, намекает, что лицемерие и отрицание вины – более тяжкие преступления. В 1948 году один мужчина попытался оправдаться в убийстве с помощью Камю. Он заявил, что пребывал под влиянием романа. Камю попросили ответить на это, и он сказал, что считает своей задачей «не обвинять людей, а постигать их».
Именно поэтому я обожаю Камю и, резко осуждая всех остальных писателей за сифилис, готова закрыть глаза на его склонность к распутству. Он был исключительно дальновидным человеком, который отказывался мириться с тем, что в споре нужно выбирать одну сторону и что в мире есть хоть что-то однозначное. Его идеи о том, что на самом деле значит быть «посторонним», повлияли на мое отношение к «французскости». Мне нужно было освоиться в том промежуточном пространстве, которое любит исследовать Камю. Я поняла, что момент, когда я наконец почувствую, что «закончила изучать французский», «стала француженкой» или каким-то образом дошла до конца этого пути… этот момент не настанет никогда. Вместо этого «французскость» должна была стать тем, с чем я живу и во что погружаюсь, а не тем, чем я пыталась проникнуться и стать. Возможно, главный урок Камю – настоящее доказательство счастья: человеку свойственно чувствовать себя посторонним, и чем комфортнее нам в этом статусе постороннего, тем легче освобождаться от него и налаживать связи с другими людьми.
История о смерти Камю словно взята из романа, который он мог бы написать. Он погиб в автомобильной аварии. В кармане его пальто нашли неиспользованный железнодорожный билет. Он собирался сесть на поезд, но его друг и издатель Мишель Галлимар предложил ему вместо этого поехать вместе с ним на машине. Галлимар умер через пять дней после аварии.
Этот эпизод тоже повлиял на мое отношение к Камю. Да, он понимал, как сложно быть человеком, как нереально сложно быть счастливым, добродетельным и свободным. Подозреваю, что часто Камю бывал довольно угрюм и неприятен, как и многие писатели, о которых я рассказала. Но при этом он был человеком, предпочитавшим поехать с другом на машине, чем путешествовать в одиночку на поезде. И это хороший человек.
Заключение
Счастье – это не чувствовать, что нужно притворяться французом
Роберт Дарнтон в книге «Великое кошачье побоище» отмечает удивительную вещь. Он рассказывает историю о рабочих из тех мест, где вырос реальный Сирано де Бержерак. Однажды они решили, что будет здорово провести потешный суд над всеми окрестными кошками и устроить их публичную казнь. Им было так смешно, что потом они не раз повторяли свою шутку, чтобы развлечься. Дарнтон утверждает, что очень важно попытаться понять, почему рабочие с улицы Сен-Северен считали это настолько забавным. Только в этом случае мы сумеем осознать, что значит быть кем-то еще – человеком из другой страны и другого времени.
Нам очень сложно понять, что смешного в их действиях, ведь для нас они выглядят жестокими, садистскими. Мы никогда не стали бы судить кошек и уж точно не стали бы убивать их и смеяться над этим. Мы ведь ни за что бы этого не сделали, правда? (У меня живет довольно злобный кот Джулиан, но даже я не могу себе такого представить.) Но что, если бы мы относились к этому иначе? Что, если бы мы могли понять, почему им было смешно? А если бы мы сумели пропустить через себя их опыт и почувствовали бы в результате ровно то, что чувствовали они?
Я пришла к выводу, что в случае с французским счастьем дело обстоит точно так же. Мы пытаемся нащупать путь к чужому опыту: пережить то, что переживают другие, почувствовать то, что чувствуют они. А вдруг наше отношение к «французскости» и наша одержимость ею настолько же смехотворны, как проведение суда над кошками на потеху людям? Самый важный вопрос здесь не «Как мне быть французом?» и не «Как мне быть таким же счастливым/модным/сексуальным/жизнелюбивым, как французы?», а «Чего мне не хватает в жизни, что я готов поверить, будто мне стало бы лучше, если бы я был французом?» Убийство кошек позволило рабочим с улицы Сен-Северен почувствовать себя хозяевами жизни, хотя на самом деле они не властвовали над судьбой. Отчаянное стремление стать француженкой дает мне иллюзию, что великолепие не только существует, но и достижимо для меня. Писатели, о которых я рассказала, помогают мне поддерживать эту приятную иллюзию. В каком-то смысле в поклонении «французскости» нет ничего предосудительного. Однако, перечитав упомянутые книги во взрослом возрасте, я поняла, что мечтать о «французскости» довольно печально, ведь ты только и делаешь, что грезишь о другой жизни, вместо того чтобы в полной мере проживать свою. Да, порой это приносит счастье. Но лучше не погружаться в это слишком глубоко, чтобы не потерять себя.
Писательница Джанет Уинтерсон говорит, что книги – это «заряды энергии, спасательные жилеты, ковры-самолеты, будильники, кислородные маски, боеприпасы, целебные мази». Книги, о которых я рассказала, выполняют все перечисленные функции и могут быть полезными на разных этапах жизни. Я рекомендую Bonjour Tristesse как эликсир молодости, который снова пробудит в вас чувства, бушевавшие в семнадцать лет: солнце по-другому ласкает кожу, люди загадочны и интересны, мечта о любви свежа и проста. Cyrano de Bergerac – это антидепрессант, напоминающий нам, как важно понимать, что окружающие страдают не меньше нас самих: тревожность, самоуничижение и томление неотделимы от человеческой природы,
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
